Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Прочих же ево ругательств и муки к государевым служивым людям не достанет ми повествовати лето. А иные ево, Афонасьевы, ругательства сказать странно и страшно: при смерти их и причащать мне не давал, и Пречистая Тайны у меня отнял, и держал у себя в коробке. Да приходили в Нерчинской острог из Енисейска служилые люди, пятидесятник Иван Елисеев с товарыщи, з грамотами государевыми, как Бог дал государыню царевну и великую княжну Софью Алексеевну[1285]: и он, Афонасей, для вести, чтоб про него на Руси не ведомо было, не отпустил их назад и уморил в дощенике двух человек, прикащика самова Ивана, да толмача Констянътина.

ЧЕЛОБИТНАЯ ЦАРЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ ИЗ ХОЛМОГОР («ТРЕТЬЯ ЧЕЛОБИТНАЯ» {21} )

Христолюбивому государю, царю и великому князю Алексею Михайловичю), всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу бьет челом богомолец твой, в Даурех мученой протопоп Аввакум Петров.

Прогневал, грешной, благоутробие твое от болезни серца неудержанием моим; а иное тебе, свету-государю, и солгали на меня, им же да не вменит Господь во грех.

Помилуй мя, равноапостолный государь-царь, робятишек ради моих, умилосердися ко мне!

С великою нуждею доволокся до Колмогор, а в Пустоозерской острог до Христова Рожества не возможно стало ехать, потому что путь нужной[1286], на оленех ездят. И смущаюся, грешник, чтоб робятишка на пути не примерли с нужи.

Милосердый государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всеа Великия и Малые и Белыя Росии самодержец! Пожалуй меня, богомольца своего, хотя зде, на Колмогорах, изволь мне быть, или как твоя государева воля, потому что безответен пред царским твоим величеством.

Свет-государь, православной царь! Умилися к странъству[1287] моему, помилуй изнемогшаго в напастех и всячески уже сокрушена: болезнь бо чад моих на всяк час слез душу мою исполняет. И в Даурской стране у меня два сына от нужи умерли. Царь-государь, смилуйся!

«ГРАМОТКА» ЦАРЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ ИЗ ПУСТОЗЕРСКА («ЧЕТВЁРТАЯ ЧЕЛОБИТНАЯ») {22}

Список з грамотки.

Государь-царь, державный свет — протопоп Аввакум, не стужаю[1288] ти много, но токмо глаголю ти: радоватися и здравствовати о Христе хощу, и благоволит душа моя, да благословит тя Господь, и света мою государыню-царицу, и детушек ваших, и всех твоих, да благословит их дух и душа моя во веки.

Помню твой приказ з Дементьем: приказывал памятовати о себе, — нет, государь, не забуду. Якоже зрит Господь, сердце мое не притворяя, говорю: аще получю дерзновение и в будущем веце, и там о тебе хощу припасти ко всех Владыце, не токмо зде, в темнице. Протопоп Аввакум не помнит тово ничево, благодатию Божиею, что над ним делается. Одново желаю — пред Богом стати вам непостыдным. Да и много столько мне, грешному,— забыти ваше благородие! Один ты у нас царь на сем свете. Да и надеюся, яко силен Бог спасти нас с вами. Ну, государь, моли же ся и за мя, грешнаго, и в чем перед тобою погрешил, прости мя; а тебя такоже да простит Господь Бог и да помянет любовь твою ко мне, нищему, во царьствии своем, егда приидет воздати комуждо по делом его.

Да и заплутаев тех Бог простит, кои меня проклинали и стригли: рабу Господню не подобает сваритися[1289], но кротку быти ко всем[1290]. Не оне меня томят и мучат, но диявол наветом своим строит; а оне, тово не знают и сами, что творят[1291]. Да уж, государь, пускай, быти тому так! Положь то дело за игрушку! Мне то не досадно. Посем паки да благословит мя третицею Господь и дух мой здесь и в будущем веце.

Прости же, государе, уже рыдаю и сотерзаюся страхом, и недоумением содержим есмь; помышляю моя даяния и будущаго Судища ужас. Брат наш, синбирской протопоп Никифор, сего суетнаго света отъиде[1292], посем та же чаша и меня ждет. Ох, увы мне, окаянному, и горе! Како отвещаю безсмертному Судии, царю всех и Богу? Токмо надеюся на его праведныя щедроти, понеже любящим его вся поспешествуют[1293] во благое. Подобает, государь, и всем нам помышляти смерть, ад, небо, и отца нашего, протопопа Стефана, учение помнить. Паки тя, государь, благословляю и, опрятне став, поклоняюся тебе, самодержавному, честне.

А корму твоего, государева, дают нам в вес — муки по одному пуду на месяц, да и о том слава Богу. Хорошо бы, государь, и поболши для нищие братии за ваше спасение.

Изволь, самодержавие, с Москвы отпустить двух сынов моих к матери их на Мезень[1294], да тут, живучи вместе, за ваше спасение Бога молят; и не умори их з голоду, Господа ради. А обо мне, якоже Богу и тебе годе: достоин я, окаянный, грехов ради своих, темнице пустозерской. Умилися, святая душа, о жене моей и о детех.

ПОСЛАНИЕ ЦАРЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ ПУСТОЗЕРСКА («ПЯТАЯ ЧЕЛОБИТНАЯ» {23} )