Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

И как мы дошли до места, тамо нас и совершенное зло постигло, ел я с казаками не по естеству пищу: вербу и сосну, и траву и коренье, и мертвыя мяса зверины, а по напраснъству и по прилучаю[1269] — и кобылие. И тово было ядения шесть лет. А казаки бедные — всякую мертвечину, иные — волки и лисицы, иные — человеческую лайну[1270]. И от тое нужды человек с пятьсот померло, а осталос немного, — человек ныне с сорок. А иных он, воевода Афонасей Пашков, пережег огнем и перебил кнутьем до смерти, якоже и меня мучил. А что, государь, у меня было из Енисейска везено с собою в запас хлопца на предъидущая лета, и тот хлеб он, Афонасей, у меня отнял после кнутнова биения и продавал мне на платьишко мое и на книги свою рожь немолотую дорогою ценою, по два рубли пуд вещей и больши. И я ис первых лет ел рожь немолотую вареную, покамест чево было. А он, Афонасей, и до сьезду жил в покое, потому что государь, что завезено у него всего было много казачьими трудами.

У меня же, грешника, в той нужде умерли два сына[1271], не могли претерпеть тоя гладныя нужды. А прочих, государь, детей моих снабдевала от смерти жена ево, Афонасьева, и другая — сноха ево[1272] — втайне; егда от нас кто начнет з голоду умирати, тогда присылали нужную пищу, понеже жены милостивы Быша, яко древняя серафтяныни[1273].

И не то, государь-свет, надежда наша, едино, но в десеть лет много тово было: беды в реках, и в мори, и потопление ми многое было. Первое с челядию своею гладей, потом без обуви и без одежди, яко во иное время берестами вместо одеяния одевался, и по тарам великим каменным босы ходяще, нужную пищю собираху от травы и корения, яко дивии звери. Иногда младенцы мои о острое камение ноги свои до крови розбиваху, и сердце мое зле уязвляху, рыдающе горькими слезами. А во иное время сам и подружие мое шесть недель шли по голому льду, убивающеся о лед, волокли на волоченыках малых детей своих в пустых Даурских местех, мерзли все на морозе.

И о сих всех, государь-свет, благодарим Бога, яко первые мы в тех странах з женою моею и детми учинились от патриарха в такой пагубной, паче же хорошей, ссылке. Упоил нас чашею вина нерастворенна. Да не поставит ему Бог в грех здесь и в будущем веце!

Не прогневайся, государь-свет, на меня, что много глаголю: не тогда мне говорить, как издохну! А близ исход души моей, чаю, понеже время належит.

То не отеческой у патриарха вымысл, но древняго отступника Иулияна, и египтенина Феофила, патриарха Александрова града, и прочих еретик и убийц, як[1274]о християн погубляти. Мне мнится, и дух пытливой таковже Никон имать, яко и Феофил, понеже всех устрашает. Многие ево боятся, а протопоп Аввакум, уповая на Бога, ево не боится! Твоя, государева-светова, воля, аще и паки попустишь ему меня озлобить; за помощию Божиею готов и дух свой предати. Аще не ныне, умрем же всяко и житию должная послужим; смерть мужу покой есть; смерть греху опона[1275].

А душа моя прияти ево новых законов беззаконных не хощет. И во откровении ми от Бога бысть се, яко мерзок он пред Богом, Никон. Аще и льстить тебе, государю-свету, яко Арий древнему Констянътину[1276], но погубил твои в Руси все государевы люди душею и телом, и хотящий ево законы новыя прияти на Страшнем суде будут слыть никонияня, яко древнии арианя. Христа он, Никон, не исповедует в плоть пришедша; Христа не исповедует ныне царя быти, и воскресение ево, яко июде, скрывает; он же глаголет неистинна Духа Святаго, и сложение креста в перстех разрушает, и истинное метание в поклонех отсекает; и многих ересей люди Божия и твоя наполнил; инъде напечатано: «Духу лукавому молимся»[1277]. Ох, души моей и горе!

Говорить много не смею, тебя бы, света, не опечалить, а время отложить Служебники новые и все ево, Никоновы, затейки дурные! Воистинно, государь, зблудил во всем, яко Фармос[1278] древней. Потщися, государь, исторгнути злое ево и пагубное учение, дондеже конечная погуба на нас не приидет, и огнь с небесе, или мор древний, прочая злая нас не постигло. А егда сие злое корение исторгнем, тогда нам будет вся благая: и кротко, и тихо все царство твое будет, яко и прежде Никонова патриаршества было; и агарянской меч Бог уставит и сподобит нас получити вечная благая.