Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Тако и гордый: мнится имея вся, а ничтоже сый, во всем отвеюду гнило и розвалилося — и душевная, и телесная. Воистинну, гнило седалище гордыни, по Писанию, и в болших, и в малых погибают от сего.

Добро любовь, и смиреномудрие, и послушание к верным и любовным нелицемерное, от чиста сердца и совести благи о Господе. Смиренный и негордый, аще и падет — не разбиется, яко Господь подкрепляет руку его. Глаголет Давыд: «Юнейши бых, и бо состарехся, и не видех праведника оставлена, ниже семени его просяща хлебы; весь день милует и взаим дает праведный»[1239], и прочая. А гордый и величавый, и самомнивый тщится разорить, убить единовернова и брата, яко врага, оклеветать и на смерть предать. О смиренном и ушима не хощет слышать, понеже мерзок ему смиренномудрый, и тщится истребить и память его от земли. Аще бы возможно, он бы жива его поглотил. Но десница Вышняго покрывает его во всем и не попускает выше меры искуситися, но запинает[1240] гордому, по Писанию: «Господь гордым противится, смиренным же дает благодать»[1241]. Живет, миленкой, безлобием, попросту, посреди гордых, яко овча посреди волков, или посреди крагуев[1242] яко птенец. Умышляют о нем, как бы уловить. А он к ним, ко псам, хлебом да солью противится, да любовию Христовою, не помня их коваръства и злобы к себе, единако промышляет и скорбит об них, как бы их спасти и в разум истинный привести. Грызут его гордыя, поваля; а как нужа пристижет, так к нему же бегут, понеже не действенна их гордость ни в чем, токмо свойственна к пакости и ко греху! Горе смиренному з гордыми жить! Не имать покоя души своей и телеси, безпрестанно в ропотех и в волнах: иное догонят его и до слез, а он, переплакав, и забыв досаду их, паки печется об них: откуды что Бог приподаст, и он, сам не сьедше, пехает им в горло, яко псам. Дондеже ядят, и оне ево блажат: «Миленкой, кормилец на!» А как сьели и высрли, тако и паки блядин сын и сукин сын стал. Горе ему, бедному, с ними живучи! Отраднее бы ему было со змиями и со зверми в разселинах каменных живучи, нежели з гордыми в пещерах одных, понеже зверие Даниила-пророка устыдешася во рву[1243], и Иванна Предтечи в пустыни змии и керасти[1244] не вредили ниче. А гордые смиреннаго всегда грызут.

Да воздаст им Господь по делом их! Куды же ему, милому, детца от них! Небо одно, земля одна, хлеб общ вода такожде. Терпеть стало, не пособить, дондеже Бог разделит и возмет коегождо к себе, яко милостив есть и щедр, очищает смиреннаго от грех его мучением сим. Аще бы не сия видимыя враги ратовали его, ино бы беси озлобляли его. А без скорби век сей никто от святых не претече. Аще не внешния, ино внутренний беды, еже есть помыслы неподобныя[1245], потом и дела. А егда ратует видимый враг, тогда сия ратники спят. Благословен Бог, изволивый так! Много скорби праведным и от всех их избавит я[1246] Господь[1247]! Хранит Господь душа преподобных своих и не оставит зде и в будущий век. Аще кто не вкусит горести зде, не имать получити сладости там. Всяк бо родится на плачь, якоже младенцы, рождьшеся от материи утробы, свидетельствуют: заплачют, из утробы изшед, являя плачевное сие житие, понеже многоболезнено и скорбно живущим на нем. Аще и кратко се житие, но исполнено мятежа и всяких хлопот. Будущий же век — веселие и радость без конца, еяже получат терпящий зде, и о Христе Исусе мучащеся, еяже да сподобимся вси насладитися со Христом, емуже слава и держава во веки веком. Аминь. <...>

ПОСЛАНИЯ И ЧЕЛОБИТНЫЕ ЦАРЯМ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ, ФЕДОРУ АЛЕКСЕЕВИЧУ И ЦАРЕВНЕ ИРИНЕ МИХАЙЛОВНЕ {19}

ПОСЛАНИЕ ЦАРЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ, НАПИСАННОЕ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ АВВАКУМА В МОСКВУ ИЗ СИБИРИ, С «ЗАПИСКОЙ» АВВАКУМА О ЖЕСТОКОСТЯХ ДАУРСКОГО ВОЕВОДЫ БОЯРИНА АФАНАСИЯ ПАШКОВА («ПЕРВАЯ ЧЕЛОБИТНАЯ» ) {20}

От Высочайшая устроенному десницы[1248], благочестивому государю, царю-свету Алексею Михайловичу, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу, радоватися. Грешник, протопоп Аввакум Петров, припадая, глаголю тебе, свету, надеже нашей.

Государь наш свет! Что ти возглаголю, яко от гроба возстав, отъдалняго заключения, от радости великия обливаяся многими слезами? Свое ли смертоносное житие возвещу тебе, свету, или о церковном раздоре реку тебе, свету?

Я чаял, живучи на востоке[1249] в смертях многих, тишину здесь в Москве быти; а я ныне увидал Церковь паче и прежняго смущенну. Свет наш государь, благочестивый царь! Златаустый пишет на Послание к ефесеом[1250]: «Ничтоже тако раскол творит во церквах, якоже во властех любоначалие, и ничтоже тако прогневает Бога, якоже раздор церковной». Воистинно, государь, смущенна церковь ныне.