Том 19: Джокер в колоде

Хельга послушно проглотила таблетку, потом с помощью медсестры выпила немного чая. Через несколько минут она медленно погрузилась в сон, лишенный страхов, видений и проблем, с которыми ей предстояло столкнуться лицом к лицу.

Когда Хельга проснулась, у нее болела голова и было сухо во рту. Но она больше не чувствовала себя одурманенной и лишенной веса. Действие снотворного окончилось. С этой минуты ее ум должен быть острым как бритва. С усилием приподнимая голову с подушки, она огляделась.

Подошла медсестра Терли:

— Как вы себя чувствуете, миссис Рольф?

— Голова болит. — Она прикоснулась к лицу. Вся левая сторона опухла и болела от прикосновения. — Который час?

— Девятый. Вы крепко спали всю ночь. Хотите позавтракать? Яйцо всмятку? Чаю?

— Чай, пожалуйста, еды не надо.

Медсестра направилась к двери:

— Я принесу вам чаю и дам таблетку от головной боли.

— Больше никаких таблеток, — твердо сказала Хельга.

Медсестра вышла, и Хельга попыталась сесть. В первый момент все поплыло у нее перед глазами, потом она почувствовала себя лучше. Открылась дверь, и вошел Хинкль с подносом в руках.

— Хинкль! — в восторге воскликнула Хельга. — Когда вы приехали?

— Вчера днем, мадам, как только услышал о несчастье.

— Спасибо, Хинкль, я теперь жалею, что отослала вас.

— Это была весьма неудачная мысль, мадам.

Пока Хинкль наливал чай, Хельга рассматривала его. Сегодня он больше походил на скорбящего отца пастора, чем на благодушного епископа. У нее потеплело на душе. «Должно быть, он единственный человек в мире, — подумала она, — которому я небезразлична».

— Помогите мне сесть, Хинкль, — попросила она. — Мне очень хочется выпить чаю.

— Надеюсь, мадам, вы не очень страдаете? — сказал он, заботливо подкладывая подушку ей под голову.

— Я в полном порядке. — Она отпила чай. — Скажите, Хинкль, что происходит? Наверно, прибыла пресса?

— О да, мадам. Они ждут на улице. Мистер Винборн прибудет днем.

— Винборн? — Хельга сдвинула брови. — А ему что надо?

— Доктор Леви считает, что он должен взять на себя прессу.

Она задала самый главный вопрос:

— Нашли человека, который на меня напал?

— По-видимому, нет, мадам. Инспектор хочет поскорее встретиться с вами. Ему нужно описание внешности. Но доктор Леви сказал, что придется подождать.

Она торжествовала:

— Зачем, разве полицейские его не видели?

— Нет, мадам, они приехали слишком поздно.

— Я приму инспектора сегодня же, но только попозже.

— Да, мадам.

Хельга внимательно посмотрела на него. Ее удивило, что он ни о чем ее не спрашивает. Потом она заметила его скорбное потрясенное лицо и поставила чашку.

— Что-нибудь случилось, Хинкль?

После некоторого колебания он кивнул:

— Боюсь, так, мадам. Доктор Леви предложил мне сообщить вам новости.

По спине Хельги пробежали мурашки.

— Новости? Какие новости?

— О мистере Рольфе, мадам. С сожалением сообщаю вам, что он умер позапрошлой ночью. По-видимому, он на несколько минут очнулся, вышел из комы, потом у него отказало сердце.

Перед мысленным взором Хельги промелькнуло лицо Джексона, вытаскивающего иглу из головы и затем медленно вонзающего ее в грудь куклы.

Ей стало холодно, она задрожала.

— Не могу поверить, — хрипло произнесла она. — В котором часу?

— Примерно когда на вас напали, мадам. Какое ужасное несчастье для вас и для меня. Я знаю, нам обоим будет его недоставать.

Хельга посмотрела на его доброе опечаленное лицо и закрыла глаза.

— Но вы должны думать, мадам, что для него смерть была счастливым избавлением. Он так страдал и так стойко переносил боль.

Она заплакала, и Хинкль вышел из спальни. Он остановил в дверях медсестру Терли.

— Мадам нужно побыть одной, медсестра, — сказал он шепотом. — Она была такой доброй, такой достойной и верной женой! Для нее это очень горестная утрата.

Хельга, слышавшая слова Хинкля, содрогнулась.

Такая добрая, такая достойная и верная!

Она вновь увидела искаженное лицо Германа, его непослушные губы, пытающиеся произнести: шлюха!

Зарывшись лицом в подушку, она безудержно разрыдалась.

Следующие четыре часа были худшими в жизни Хельги. Терзаемая угрызениями совести, раскаянием и отвращением к себе, она испытала приступ голой и неприкрытой правды.

«Итак, Герман умер, — думала она. — Ты желала ему смерти, ты непрестанно призывала ее к нему, потому что хотела завладеть его деньгами. Ты не думала ни о чем, кроме них. Теперь он наконец мертв, но умер, ненавидя тебя. После нескольких лет совместной жизни, в течение которых он уважал тебя, гордился тобой, доверял тебе, он в конце концов пришел к ненависти». Хинкль сказал: по-видимому, он на несколько минут очнулся, вышел из комы, потом у него отказало сердце. Могла иголка убить Германа? Если это так, значит, она стояла рядом, ничего не предпринимая, когда Джексон убивал ее мужа! Почему она не выхватила иглу? Не потому ли, что тайно мечтала о смерти Германа и, хотя не верила в «Вуду», все же надеялась, что он умрет.

«Выбрось из головы все глупые суеверные мысли, — приказала она себе. — Ты знаешь, игла никого не могла убить. Смерть Германа — простое совпадение. Другого объяснения нет».