Том 19

Когда была введена свобода промыслов, защите, которую оказывали имевшим привилегии ремесленникам, пришел конец, и у них повсюду появились конкуренты. Несмотря на это, помещики продолжали взимать прежний сбор под тем предлогом, что он связан не с ремеслом, а с земельным владением; а суды, тоже отдавая предпочтение интересам дворянства, в огромном большинстве случаев подтверждали это бессмысленное притязание. Мало того. Со временем господа помещики стали сами строить водяные и ветряные мельницы, а позднее и паровые, и таким образом сами составили непреоборимую конкуренцию прежде привилегированному мельнику; но несмотря на это, они преспокойно заставляли его платить и дальше старый налог за прежнюю монополию под тем предлогом, что это либо земельный чинш, либо возмещение за кое-какие выполненные помещиком незначительные улучшения в стоке воды и тому подобное. Так, Вольф приводит пример с водяной мельницей с двумя поставами, без всякой пахотной земли, с которой нужно было ежегодно платить помещику 40 талеров, хотя последний построил конкурирующую с ней мельницу, так что на первой мельнице разорялся один мельник за другим. Тем лучше для помещика: мельницу приходилось тогда продавать, а с покупной суммы при каждой перемене владельца помещик получал по феодальному праву [Laudemien] 10% в свою пользу! — Точно так же за ветряную мельницу, которой принадлежала лишь та земля, на которой она стояла, нужно было выплачивать помещику 53 талера в год. Так же обстояло дело у кузнецов, которые вынуждены были платить или же выкупать прежний чинш за монополию, несмотря на то, что не только была упразднена сама монополия, но и тот самый помещик, который взимал чинш, имея собственную кузницу, конкурировал с ними, как и с другими ремесленниками и предпринимателями; несмотря на это, чинш либо погашался путем выкупа, либо продолжал выплачиваться, хотя обратные обязательства помещика, заключающиеся в защите от конкуренции, давно не выполнялись.

До сих пор рассматривались лишь различные формы эксплуатации, которые феодальное дворянство применяло по отношению к имущему сельскому населению, крестьянам с двумя и больше гуфами, и вплоть до вольных огородников, свободных безнадельных крестьян-домовладельцев, выгонных крестьян [Auenhausler] и других; и как бы ни назывались все эти люди, они имели, по крайней мере, хижину, а в большинстве случаев и небольшой огород. Оставался многочисленный класс тех, кто не служил у помещика и не имел ни домика, ни квадратного фута земли.

«Это тот класс постояльцев [Inlieger], жильцов [Zuhauseinwohner], словом бобылей [Inwohner], людей, снимавших за 4—8 талеров в год каморку, большей частью собачью конуру, у крестьян, у огородников, у безнадельных крестьян-домовладельцев. Это либо крестьяне, уступившие свою землю [Auszugler], т. е. люди, передавшие хозяйство родственникам или продавшие его чужим и ушедшие на покой в стоявшую там хижину, оставив или не оставив за собой «часть имения» [«Ausgedinge»], либо же — и такие составляют большинство — это бедные поденщики, деревенские ремесленники, ткачи, горнорабочие и т. п.».

Как взяться за них? Предлог для этого должна была доставить сеньоральная юстиция, это прелестное учреждение, подлежащее упразднению лишь теперь, в силу закона об округах, учреждение, дающее помещику право чинить суд над своими бывшими подданными. При этой юстиции, сажая кого-нибудь из своих подсудимых в тюрьму, господин помещик должен был нести и расходы по его содержанию, как и расходы по следствию. Зато тот же господин помещик получал все сборы, которые поступали сеньоральному суду. Если арестованный был крестьянином, то господин помещик опять-таки взыскивал с него издержки, вынуждая его на худой конец продать дом и хозяйство. Для того же, чтобы покрыть и те расходы, которые доставляли ему некоторые арестованные, не владевшие никаким имуществом, помещик ежегодно взимал со всех людей этого класса, подлежащих его правосудию, деньги на охрану, окрещенные пышным именем «юрисдикционных денег».

«Некоторые из господ помещиков», — говорит Вольф («Neue Rheinische Zeitung» от 12 апреля), — «довольствовались одним талером в год, другие взимали 1¹/₂ талера, а третьи доходили в своей наглости до того, что требовали 2 талера в год у этой части сельского пролетариата. На эти кровью политые деньги сельских рабочих тем приятнее было кутить и развратничать в столице и на курортах.