Заблудилась Замарашка в городе.Горит золото на бычьей морде,то часы сияют шире месяца,то очки, стеклом синея, светятся,то, прическами в окне увенчаны,восковые парикмахерские женщины.К окнам золото ползет сусальное,завитые булки лезут на стены,мостовые, как рукав, засаленные,так колесами они заластены.Башни к башням, стрелки циферблатятся.Оборвали ей единственное платьице,затолкали ее локти драповые,автобусы напугали, всхрапывая!К старичку бежит она, к прохожему:на хорошего, на доброго похожему:— Где тут, дяденька, такая улица,где пилюля продается — Юлиуса?Шляпу дяденька снимает с проседии на улицу показывает тростью: — Проходите по прямой, вправо улицей Хромой, влево площадью Победой, параллельно этой, перпендикулярной той, а там спросите…Затолкала Золушкуулица,наступила на пальцы сотней подошв —не нырнешь, не пройдешь!Шины вздула, гудя и освистывая,табачищем дунула,обернулась — плюнулана плечо Замарашкино ситцевое.А за шумным углом —удивительный дом,и, грозу водопадную ринув,проливным, водянымзасияла стеклом,как тропический ливень, — витрина!Потонула в окнеЗамарашка.Стекло донебесной длиныволнуется, мир омывая,а вещи плывут под стеклом проливнымв шатры габардина и фая. Перед блеском год — можно выстоять! Книгой Сказок вход перелистывается.И с прозрачных дверных страницсходят дамы, как чудеса,черный грум кричит: — Сторонись! —их покупки горой неся.В мех серебряный вкутан смех,туфли ящерицами скользят,Губы мачехины у всех,злые мачехины глаза…Носят чуда кружев и прошв,а у Золушки — только грош,только грошик, и то не свой,хоть платочек бы носовой! Духов дыханье близкое, ангорский белый пух. Стеклярусом обрызгивая, бегут, спешат в толпу брезгливо мимо Золушки полою расшитой, мимо намозолившей глаза им нищетой. «Фи! какая бедная, Пфуй! какая бледная, Тьфу! какая нищая. Конечно, раса низшая. Тоже ходят, разные, в оспе, в тифу… Наверное, заразная! Фи! Пфуй! Тьфу!!»Мордой соболя злится мех,туфли ящерицами скользят…Губы мачехины у всех,злые мачехины глаза.