Остановилось метро.Воздушна повисла.Стали автобусы.Ни одного пассажира.Город застыл, полумертв.И только, вытянув дыма перо,аэро над городом мчится к сияющей пропастии на вокзалетатакает пулемет.Ужеу магазина Смитса и Верндтависит афиша:«Правительство свергнуто.Исполнительный Комитет».На площади Мирачетыре трамвая лежат.Мимо витрины шляппровели арестованных полицейских.Ночь пришла.По звездампрожекторы тянутся,и, гильзами выстреленными соря, —уже! —занимают радиостанциювооруженные слесаря.Уже ревком добивает войнуи, дулом лоб кольнув,уже говорят радисту: — А ну,переведи волну.«Маузера» у monsieur в висках:— Давай-давай! —Под надписью «Робот»распределительная доска,и тихо ворчит мотора утроба.Товарищ в доску ткнул сгоряча, —monsieur под маузером залихорадило.— Не мешкать! — и вниз опущен рычаг,управляющий Роботами по радио.И на фронте, оступившись о траншею,Робот мотнул пневматической шеей.Широкие пальцы из никеляскрючились… и сникли.Будто кровь подобралась под угли —прожектора потухли.Заворчав глухой утробой,будто заспанный —стал отваливаться Робот на спину.Замолчал на морде рупор, замотались хоботы,повалились к лицам трупов Роботы.Помутнела линза глаза, искривились челюсти,и последний выдох газанизом тонко стелется.Их радиаторы стынут.И стынутс подбородками-ямочками винты.И уже мы стоимна сияющих спинах,наворачиваем бинты.Утро легло лиловатою тенью,и солнечный блик по Роботу — вскользь…И птица села ему на антенну,и суслик в ухо вполз.