Том 2. Низины. Дзюрдзи. Хам

— Ты во мне не нуждаешься, так и я в тебе не нуждаюсь… Иди женись на дочке Лабуды… Богачка изо всего села, только глаза у нее не туда глядят: правый на стог, а левый — в другой бок… Иди, иди к дочке Лабуды… Уходи с богом от меня.

И глаза Петруси, не косые и гадкие, как у дочки Лабуды, глаза ее засветились, чаруя так, что сильней колдовства никакая ведьма не могла бы придумать. А больше ничего необыкновенного в ней не было. Таких свежих и статных, как она, можно много найти на свете. Но глаза ее были необыкновенны своей красноречивостью, они просто говорили, притягивая к себе словно золотым шнурком. Они раскрывали всю ее душу, когда уста молчали, не умея и не смея говорить. И теперь тоже ее серые глаза, устремленные на Ковальчука, говорили так много: в них были страстная жалоба и горестная мольба, врожденное веселье и такая щемящая тоска, что он схватил ее за руку и привлек к себе.

— Это меня ожидая, ты за Степана не пошла? — спросил он быстрым шепотом.

— А то кого же? — шепнула она.

— И тяжко тебе было жить?

Пальцем, на котором алел порез от серпа или ножа, она смахнула слезу со щеки и ответила:

— Тяжко.

— Это меня ожидая, ты гнула спину на посмешище людям? — спросил он еще.

— А то кого же?

— Побожись!

Петруся сложила пальцы для креста и подняла глаза к сверкающей лазури.

— Видит бог и пресвятая богородица, что я души в тебе не чаяла и ждала тебя, как ту птицу, что едва она прилетит, так и солнышко засветит и весна настанет…

Тут Ковальчук схватил ее в объятия и увлек в березовую рощу.

— Вот ты и дождалась, а я, как бог свят, возьму тебя в жены и хозяйкой введу к себе в хату. Я и правда стал тебя позабывать, но как увидел твой тяжкий труд и кровавый пот, так сердце у меня будто клещами сжало, а как взглянула ты на меня своими очами, что-то во мне разлилось, словно мед…

Среди зеленых берез, где щебетали птицы и пролетал ветерок, он крепко прижимал ее к груди, и рукой, словно созданной для наковальни и молота, утирал ей слезы и пот, а губы, из которых вырывались рыдания и смех, покрывал горячими поцелуями.

Долго после этого люди в Сухой Долине говорили, что Петруся и Ковальчука чем-то приворожила. Ну, слыхано ли это, чтобы парень, да еще уезжавший в чужие края, шесть лет помнил девушку, а уже особенно такой, которому самые богатые невесты вешались на шею; чтобы женился он на девке не очень молодой и вдобавок бедной и приблуде… Степана приворожила и этого приворожила, только того после отпустила, а этого себе забрала. Зелье, что ли, она знает такое? Или, может, еще что-нибудь похуже?..

Глава III