Том 2. Охотница из Аккана

— Статуя, статуя, — затараторил тот в ответ. — Сделана из меди. Послушайте, господин, я не имею с ними ничего общего. Это все моряки...

Они перестали обращать на него внимания и стали задавать нам всем поочередно тот же вопрос. Их озадачивала эта статуя, сильно озадачивала. Они тщательно исследовали ее, говорили о ней, думали о ней. Они проанализировали ее состав до последней молекулы.

Что же в статуе так озадачило эту расу? Почему это казалось столь важным для них? Почему они так волновались о ней? Зачем задавали все эти вопросы? Почему?

И внезапно я понял. Сердце мое сильно стукнуло один только раз и перестало биться.

Они все еще пытались решить, что делать. Они все еще решали судьбу планеты и судьбу сквиджей, населявших ее.

И решение их зависело от этой статуи и от того, как мы отвечали на вопросы о ней. Это и было то перышко, которое могло нарушить равновесие.

Блейн смотрел на них и ничего не говорил. Но лицо его не было неподвижным, а в глазах горели нетерпеливые огоньки. Потом лицо внезапно изменилось. Оно вдруг словно вспыхнуло изнутри каким-то великолепным сиянием. Если бы «Мыслитель» Родена мог додумать до конца свои мысли, мог поднять взгляд вверх и увидеть звезды, лицо его стало бы точно таким же, каким было лицо Блейна Уэллмена в этот момент. От него исходило бы сияние. Сияние преображения.

Блейн шагнул вперед. Каблуки его простучали по полу шара резко и отчетливо. Решительно. Наступила секундная тишина.

— Это не статуя, — сказал он, — и совершенно неважно, что она сделала из меди.

Слова его были четкие, ясные, звенящие. В зеркале устройства на груди заплясали световые лучи.

— Это символ, — выдохнул он, — символ мечты рода человеческого. Это символ истинной свободы, истинного равенства, истинного братства — всего того, чего пытаемся обрести мы, пигмеи.

Голос его эхом отдавался в тишине. Гиганты улавливали его мысль, глядя друг на друга.

— Но мы все осмотрели, — возразил один из них. — Ваши люди воюют на земле. По воде плывут военные корабли. Под водой крадутся субмарины. В воздухе... Чего вообще стоит ваш символ, когда происходят все эти вещи?

Лицо Блейна стало печальным, печально глядели глаза. Он откашлялся.

— Да, я знаю все это. Мечта о свободе и равенстве много раз превращалась в кошмар. Но всегда горел факел надежды, как горит и сейчас. Он никогда не гас и всегда после того, как затихало эхо топота сапог армии-победительницы, снова вспыхивал чистым пламенем, освещая души людей.

Мне вдруг стало страшно, как никогда прежде. В его словах бился ритм, словно удары человеческого сердца.

Они слушали, эти гиганты. Эсминец сражался с ними и проиграл. Линкор проиграл со своими орудиями. Этот шар мог победить любую армию мира.

Было ли что-то, что могло победить его. Его слова были поэтической перефразировкой величайшей мечты человечества. Неужели же они могли оказаться сильнее всех армий и всех флотилий на Земле? Могли ли слова эпической поэмы совершить то, чего не сумели боевые корабли?

Был ли Блейн Уэллмен в эту секунду глашатаем истины?

Он снова заговорил.

— Мы не достигли цели, но еще не утратили мечту и теперь собираем силы, чтобы когда-нибудь, хотя перед самым концом человечества, по нашему закону и по вашей справедливости добиться того, что теперь ищем. — Эти слова прозвучали криком в неподвижном воздухе, криком святого пророка, вскружившего головы всем, кто услышал его.

В гавань входила Атлантическая Флотилия в полном боевом построении, чтобы встретить захватчика и, если потребуется, погибнуть.

— Ну, и чего стоят теперь ваша свобода, ваше равенство и ваше истинное братство, пигмей? — спросил молодой гигант. — Вон они идут сюда, чтобы уничтожить нас, хотя мы еще не причинили никакого вреда.

Это был самый ужасный вопрос, на который должен был ответить человек.

И Блейн Уэллмен ответил на него, буквально прорыдал слова:

— Они просто ничего не знают. Не знают. Они думают, что вы хотите уничтожить их свободу, и плывут сюда, чтобы защитить ее. Слушайте! Слушайте! — Отчаянно закричал он. — Не один, не два человека, но миллионы отдали свои жизни за то, чтобы другие обрели свободу...

Слова его превратились в затихающий стон. Лица гигантов были бесстрастны, по ним ничего нельзя было прочесть. Затем раздался голос кого-то из них.

— Миллионы смертей пигмеев ради их мечты. Смертей...

Думаю, в этот момент они и приняли решение. Но тогда я не знал, в чем заключалось это решение. Они повели нас на нижний уровень шара. Затем бросились к инструментам управления их лучами.

Флотилия уже подходила к гавани. Мы сбились в кучу. Гиганты включили свое оружие.

Вспыхнули лучи, но гиганты направили их внутрь шара, на нас! Нас ослепили яркие пучки света. Я закричал и потерял сознание.

Дальше все спуталось у меня в голове. Я так и не смог точно вспомнить, что произошло.

Помню, как пришел в себя в Бэттери-Парке, куда принесли нас лучи, и помню, как шар поднимался в воздух. В груди была лишь ледяная пустота. Шар поднимался все выше. Он улетал. Мы были спасены. Спасены!