Том 2. Последний из удэге

Фрося опустила подол, продела коромысло под дужку одного, потом другого ведра и легким, свободным движением взяла коромысло через плечо.

– Прощайте пока, Сергей Владимирович! – сказала она, улыбаясь. – Что это вы никогда не зайдете к нам?

– Я зайду, – поспешно сказал Сережа.

«К кому это – к нам? Ведь она живет одна с детьми? Ну да, она хочет, чтобы я зашел к ней и к детям!» – говорил себе Сережа, глядя, как Фрося идет по двору больницы, упершись одной рукой в бок, изгибаясь на ходу стройным и большим телом.

IV

Вдоль по гребню отрога и по верхушкам деревьев в саду, еще окутанных понизу туманом, побежало золотистое солнце восхода. Роса заискрилась в траве и на листьях.

– Да, вот при каких обстоятельствах нам довелось увидеться, – грустно говорила Лена, идя по аллее рядом с Сережей. – Ты вырос, вообще изменился, не знаю – в лучшую или в худшую сторону. Кажется, в лучшую. Но мне все-таки труднее найти с тобой общий язык. Сядем здесь, – указала она на любимую скамейку под яблоней. – Расскажи, что ли, как вы там бродили?

Сережа начал было рассказывать, но увидел, что Лена с окаменевшим лицом, не слушая его, смотрит на склоны хребта за рекой, где по жилам ключей медленно всползали вверх клочья тумана.

– Да ты не слушаешь меня!..

– Ты все не о том говоришь, – протяжно сказала она. – Мне хотелось бы больше услышать о тебе самом.

– Начинаются фокусы! – обиделся Сережа. – Я о себе и рассказываю. И вообще, я думаю, было бы лучше, если бы ты рассказывала о себе, – подчеркнуто сказал он.

– Почему?

– Согласись сама, ты проделала более необычный путь, – сказал он, не решаясь уточнить свою мысль.

– Очевидно, ты так же, как и все, расцениваешь меня, как какой-то чуждый осколок, попавший в честную пролетарскую среду, вроде тебя и папы? – Она враждебно и зло усмехнулась.

– Ленка! Что с тобой? – вдруг прежним, добрым и ласковым Сережиным голосом сказал он. – Ты какая-то нервная, злая и вчера и сегодня…

– Должно быть, от непроходимой монументальности чувств, в которой все упражняются почему-то надо мной и передо мной… Очевидно, потому, что я жизненно слабее других, – с едва сдерживаемым раздражением говорила Лена. – Боже мой! Неужели нет на свете простых людей, людей ясных чувств, чистого взгляда! – вырвалось у нее из самого сердца. – Не люди, а какие-то памятники! Даже ты предстал передо мной в виде какого-то маленького памятничка…

– Я не понимаю, что ты хочешь… – начал было Сережа и не докончил.

Лицо Лены преобразилось от внезапно осветившего его любопытства, удовольствия, кокетства. Она поднялась со скамьи и быстро пошла по аллее.

Сережа увидел вышедшего из кустов навстречу Лене Семку Казанка в сдвинутой набекрень американской шапочке на белой головке.

Семка и Лена, улыбаясь и прямо глядя друг на друга, довольно продолжительное время подержались за руки. Сереже не было слышно, о чем они говорили, но он видел, как чередовались на лице Семки то задорное и нахальное, то детски наивное и даже нежное выражение, и как Лена явно кокетничала с ним и один раз громко засмеялась, и как Семка раза два машинальным движением девичьей своей руки снял с плеча Лены не то пушинку, не то ниточку.

Вот какой разговор происходил в это время между Леной и Казанком:

– Здравствуйте, Казанок!

– Здравсьтвуй! Я уже часа два жду, когда выйдесь, – нежно шепелявил он.

– Я очень рада видеть вас, Казанок!

– Рада? А я думаль, ты там все с нацяльством, – где тебе помнить маленького человечка!

– Я сама маленький человечек, Казанок. Начальству нет до меня никакого дела.

Как и в прошлую встречу, Лена испытывала необыкновенную легкость и свободу общения с Казанком. Она могла говорить с ним решительно обо всем, и молчать, не испытывая неловкости, и трогать его, и не удивилась бы, если бы он начал делать то же.

– Что – братишка твой приехаль? – спросил Семка, поведя бровью в сторону Сережи, и усмехнулся. – Он тебе про меня насказет!

– Разве у вас дурные отношения?

– У него дурные, у меня умные, – насмехался Семка.

– Если ты хочешь, чтобы я была дружна с тобой, – сказала Лена, не замечая, что стала называть его на «ты», – ты должен помнить, что я очень люблю его.

– Я тозе, – дерзко отвечал он.

– Ты все же очень нахальный парень, – просто сказала она.

– А ты – красавуська. На тебя глядеть, аж глазам больно.

– Красавушками, положим, коров зовут. – Лена улыбнулась. – Я правда нравлюсь тебе, Казанок?

– Очень. Я мог бы ходить за тобой, как нитка за иголькой.

Она засмеялась.

– Мне придется вынуть нитку из иголки. Мне пора в больницу. Я еще увижу тебя, Казанок?

– Захочешь, увидись.

– А как я найду тебя?

– Я сам найду тебя, махонькая.

– До свиданья, Казанок!

И Лена, как и вчера, нежной своей ладонью чуть коснулась его головы между ухом и шапочкой.

– Как ты можешь с ним так… с этой сволочью! – мрачно говорил Сережа, не будучи в силах глядеть на Лену. – Ведь это же сволочь! – повторил он.

– Почему ты так ругаешь его? – спросила Лена, пытливо глядя в глаза Сереже.

– Это же сын местного барышника, прожженный, бесстыдный парень!

– Он же партизан?

– Что из того!

– Ты завидуешь ему, – спокойно сказала Лена.

– Я завидую ему?!