Том 2. Повести

Как только покончили с обменом мнениями о дальнейших судьбах родины, господин Дружба перевел разговор на свою официальную миссию и поспешил запастись сведениями об имении.

— Поместье почти в пятьсот хольдов земли, пригодной для выпаса овец, — сказал старший Вильдунген, — на ней может расти немного овса, гречихи и картошки. Земли в среднем стоят по тридцать — сорок форинтов за хольд.

— Мало, — разочарованно вздохнул господин Дружба, — ужасно мало.

— Помимо земли имеется еще красивый дом.

— Ах, правда?

— Настоящий маленький замок, — добавил святой отец, — сказочный дворец, только что не на курьих ножках.

— Может быть, в нем и привидения водятся? — улыбнулся господин Дружба.

— Одно, во всяком случае, есть, — подтвердил барон, — но совсем не страшное, не правда ли, святой отец? — И он, лукаво прищурившись, взглянул на Салитиуса, хотя в этот момент ему следовало бы смотреть на собственного сына Дёрдя, который покраснел до ушей.

— Я не суеверен и не ясновидец, — оправдывался священник, — я теперь уже просто старик.

— Эх, и старый козел помнит о соли, особенно если и имя у него Salitius[89].

Дым чубуков окутал компанию синим облаком, от этой синевы выросли крылья у веселья, а из крыльев стали сыпаться мелкие цветные перышки: остроты, шуточки, колкости.

— Далеко отсюда дворец? — спросил господин Дружба, который слушал с напряженным вниманием.

— Посреди соснового леска милях в четырех отсюда, недалеко от моей шахты.

— Живет в нем кто-нибудь?

— Какое-то таинственное существо, — ответил старый Вильдунген, подняв брови, — то ли молоденькая женщина, то ли девушка, красивая, как фея.

— Значит, дворец обставлен?

— Да еще как! Словно королевская резиденция. Господин Дружба удивился и отложил свой чубук.

— И по какому праву она живет там?

— Вот это и непонятно, — продолжал директор шахты, — дворец взял в аренду у покойного владельца какой-то старый господин. Кто он такой, неизвестно, но как-то раз сопровождавший его человек, вероятно камердинер, по неосторожности назвал его «вашим сиятельством». Арендный контракт заключен на много лет и дает ежегодно всего-навсего несколько сот форинтов доходу — словом, мелочь, потому что дворец был запущен, в нем жили совы. Съемщик богато отделал его: полгода работали каменщики, декораторы, обойщики. Думаю, все это обошлось не менее чем в сто тысяч форинтов. Сердце сжимается при виде такого расточительства.

Господин Дружба довольно поглаживал свою рыжую бороду.

— Когда дворец был реставрирован, из Вены на больших фурах стали возить мебель, ковры, драгоценности и безделушки, пригнали всякие повозки, фаэтоны, экипажи, брички, обитые бархатом. Вслед за неодушевленной обстановкой были доставлены живые предметы роскоши: русские рысаки, маленькие пони, белый барашек, три разноцветных попугая, белка в серебряной клетке, дог, два воробья, две ангорские кошки, сова. Затем начала слетаться дворня: шесть молоденьких фрейлин, гувернантка, старый камердинер, два гусара, две поварихи, садовник, горнист, парикмахер, кучер, черный грум и мажордом, который говорит лишь по-немецки.

Зрачки у господина Дружбы расширились, он слушал, сладостно млея, с прищуренными глазами, как будто это была сказка из «Тысячи и одной ночи».

— Когда же все было готово, как-то ночью приехал в закрытом экипаже его сиятельство и привез маленькую хозяйку дворца — прелестное, хрупкое создание, лилию…

— Интересно, — пропыхтел Дружба. Пот струился у него по лбу.

— Прелестная особа; жаль, что не досталась вам по завещанию. Пригодилась бы для гимназии, — шутил Вильдунген, — ученики посвящали бы ей стихи.

— Есть у нас такая и дома, — засмеялся господин Дружба.

— Так вот, значит, его сиятельство на несколько дней остался во дворце. Малютке он оказывал глубокое уважение, словно какому-нибудь высшему существу. Вот и все, что известно. Потом он уехал и только изредка наведывался во дворец. Мне кажется, с тех пор старик был всего два раза. Когда он приезжает, перед воротами гудят в трубы, а из башни отвечает горн, и только тогда открываются ворота. Для всех прочих смертных они остаются закрытыми.

— Как? — воскликнул в испуге господин Дружба. — Значит, и я не смогу его осмотреть?

— Нет никакого сомнения, что и вас не пустят. — Представьте, уже находились предприимчивые молодые люди — ведь ничто так не привлекает, как таинственное и запретное. Всякими хитростями они пытались попасть туда, но напрасно: дворец остается нем как могила. На их стуки, просьбы никто не отзывается.

Господин Дружба погрустнел.

— Согласно полученным мною указаниям, я должен сделать подробнейшее сообщение об имении, в особенности о жилых помещениях, выяснить, пригодны ли они для приюта престарелых учителей. Как видите, господин барон, я должен туда попасть любой ценой.

— Я-то вижу, но что невозможно, то невозможно. Нет для этого способа. Можно было бы взять дворец штурмом, но, как я понимаю, солдат у вас нет.

— Странный случай, — проговорил профессор, погрузившись в свои думы. — Вот она романтика конца девятнадцатого века! А как вы считаете, сударь, кто та особа и почему ее там держат?