Том 2. Повести

Тогда барон достал из-под кителя белоснежного голубя. (Дружбе показалось, что маленькие, как дробинки, глаза птицы весело и насмешливо смотрят на него.) Барон привязал письмецо к ножке голубя узенькой шелковой ленточкой и, протянув его господину Дружбе, сказал:

— Спрячьте голубя под пальто и выпустите где-нибудь в уединенном месте так, чтобы вас никто не видел.

— И что же будет потом? — удивился господин Дружба.

— Голубь полетит во дворец, мажордом получит письмо и подумает, что приказ пришел оттуда, откуда он всегда его получает. А после обеда вы пойдете во дворец, и он вам все покажет.

— Не понимаю.

— Все очень просто. Во дворец не шлют писем по почте, их доставляют голуби.

— Я в этом усматриваю вред государству.

— Конечно, но для нас это сейчас не имеет значения. Господин Дружба все еще не решался.

— Ну, а если голубь полетит не во дворец, а прямо к тому таинственному высокопоставленному господину в Вену, или Париж, или еще куда-нибудь?

— Да нет. Этот голубь из тех, которые приносят вести сюда, то есть…

— Голубь голубки, — помог господин Дружба.

Затем он взял голубя, спрятал его под полой своего пальто табачного цвета и решительным шагом быстро направился к оврагу, как человек, готовый на подвиг. Спустившись вниз, где его никто не мог видеть, он подбросил птицу в воздух.

Голубь распростер свои белоснежные крылья, встряхнулся, расправил вздыбленные, смятые перышки и стремительно взмыл ввысь. Там покружил немного, покачался, словно выбирая правильное направление, и затем, как стрела, выпущенная из лука, как святая душа, полетел, полетел в сторону дворца…

Пока белый голубь выполнял возложенную на него миссию, господин Дружба занялся своими делами. Удрученный, погруженный в раздумье, он вернулся в дом директора и попросил перо и чернила.

— Отведи, Розика, дядю в кабинет.

По пути господин Дружба отстегнул маленького серебряного поросенка и подарил его девочке, которая мило поклонилась и поцеловала ему ладонь.

— Он не умеет хрюкать? — спросила девочка и попробовала его нажать.

— Нет, золотко мое, не умеет, — снисходительно сказал господин Дружба.

— А что он умеет?

— Ничего не умеет, — ответил Дружба с досадой, как будто чувствовал себя виноватым. — Но говорят, он приносит счастье.

— Как же он приносит, если не умеет ходить? — расспрашивала девочка.

На такой вопрос даже господин Дружба не мог ответить, да у него и не было желания болтать. Дрожащей рукой он взял гусиное перо (здесь пишут еще такими) и набросал на бумаге следующее:

«Если я умру, то явлюсь жертвой долга и исполнительности. Молитесь за меня, и да хранит вас бог, мои коллеги! То мизерное имущество, которое у меня есть, пусть останется на память моим товарищам по гимназии. Золотые часы, перстень с аметистом и сбереженные деньги, тысячу семьсот форинтов, завещаю госпоже Ягодовской, хозяйке корчмы «Павлин», с тем чтобы она раз в год посещала мою могилу (если таковая вообще будет найдена) и лично возлагала на нее букет гвоздик. Это мое завещание. Аминь.

Тивадар Дружба

P. S. Свои растения я оставляю Национальному музею, одежду — надзирателю Кутораи, записки — Академии наук, ножик с шестью лезвиями — маленькому сыну дворничихи, который всегда с жадностью смотрел на него, когда я вырезывал им что-нибудь».

Слеза упала на бумагу и превратила в кляксу одно из слов, но господин Дружба, даже не поглядев, какое именно, быстро сложил письмо, капнул на него сургучом и выдавил свои инициалы аметистовым перстнем.

За обедом он немного выпил для храбрости, но черного кофе уже не стал ждать, поманил рукой Кутораи, и они отправились во дворец. Тщетно пытался удерживать их старший Вильдунген и не без издевки уверял, что это напрасный труд, что идти туда — только черта тешить.

Недалеко от дворца, на опушке соснового бора, Дружба вдруг заговорил. Голос его звучал торжественно и сурово, но без всякого пафоса: