Том 2. Повести

— Я думаю, да так считает и вся округа, что в этом деле замешана политика. Иного и быть не может. Малютка — какая-нибудь герцогиня, претендующая на корону; должно быть, из рода Орлеанов, или Бурбонов, или бог ее знает кто… Но что-то в этом роде. Ее запрятали здесь, в этом заброшенном уголке, чтобы потом в нужный момент вытащить на свет божий. Готовится какой-то европейский скандал, и в этих махинациях видна рука венского двора. Между прочим, всего этого попрошу не вносить в ваш доклад, потому что могут выйти недоразумения, и тогда я не поручусь за вашу голову…

— За мою голову? — воскликнул господин Дружба и с ужасом подумал, сколько погибло бы латинской премудрости, если бы он потерял голову.

— Я, ей-ей, был бы не против, — продолжал мудрствовать барон, — если бы в мире произошел какой-нибудь грандиозный переворот. Все равно хуже того, что есть, быть не может. К тому же венгры настолько бездеятельны, что сами ничего не сделают, если только другие не добьются перемен к лучшему. Болтают о свободе, но даже не знают, на каком дереве она растет. Воображают, что свобода означает безделье. Поэтому когда они хотят отдохнуть, то просят воли. Отдых называют свободой. Мой кучер, получив свободу, то есть отпуск, уезжает к своей матушке и две недели спит на пасеке. А министр наслаждается «свободой» где-нибудь на курорте в Остенде. Вот и вся разница. С такой свободой нетрудно погибнуть нации, и нет достаточно сильного человека, который мог бы хорошенько встряхнуть всех.

— А Силади? * — вмешался в разговор младший Вильдунген.

— Кирпичей у него много, но дома ему не построить! — отрезал старший Вильдунген.

Полусонный Венеки пробормотал:

— Не нужно было убивать короля Кутена.

— А, идите вы в преисподнюю! С тех пор он и сам бы давно успел умереть.

— Но род его остался бы!

— Конечно, в Дорожме.

Так прошел вечер, свечи сгорели почти без остатка, ночной сторож прокричал полночь, пора было ложиться спать. Господин Дружба очень устал и, добравшись до постели, заснул как убитый.

Яркий свет горного солнца, проникая сквозь жалюзи, наполнял всю комнату, когда Дружба проснулся. Он поспешил одеться, чтобы осмотреть наследство еще до полудня, а затем отправиться домой. Под его окном, на веранде, завтракали дочери Вильдунгена, и господин Дружба мог слышать такой диалог:

— Ты видела, Мицике, какой хорошенький поросенок у приезжего дяди?

— Видела. Очень красивый, даже хвостик есть.

— Задран кверху и, мне кажется, золотой.

— Я бы хотела его получить, — прошепелявила младшая девочка.

— Я тоже, — сказала старшая.

— И если бы он дал его мне, я рассказала бы ему, как можно попасть во дворец.

— Если бы знала, — ответила с насмешкой малютка. Господин Дружба прислушался. Дети иногда говорят правду.

Он перестал умываться, чтобы плеск воды не заглушал голосов.

— Я знаю, Мицике. Когда позавчера я шла с Дюри к шахте, какой-то рабочий принес большую-пребольшую лилию, совсем как твоя голова, Мицике. Ты никогда такой не видела. Она могла бы расти в стране великанов. («Украденная виктория-регия», — подумал господин Дружба.) Он сказал Дюри: «Вот она, господин инженер», — и отдал ему лилию. А Дюри унес ее в шахту. Я думала, что он даст цветок мне, я подарила бы его маме. Но тогда зачем нести его в шахту? Там он покроется угольной пылью. Может быть, Дюри забыл, что я стою рядом? Я ждала, когда он вернется, ловила мотыльков, а потом заснула под деревом. Проснулась и опять пошла к шахте, спросила, там ли еще брат. Мне ответили, что он не выходил. Было уже поздно, и я отправилась домой, а когда вышла на дорогу, то увидела, представь себе, Мицике, ну, представь…

— Ну, что? — ответила младшая девочка.

— А вот что, из дворца выезжает возок, запряженный пони, негр погоняет маленьких лошадок, а под шелковым балдахином сидит та самая девушка. Когда возок был рядом со мной, она улыбнулась мне, а в руке у нее я заметила — что бы ты думала, Мицике?..

— Не знаю, Розика, не знаю.

— Так вот, в руке у нее была та самая лилия, которую Дюри унес с собой в шахту.

— Ну, и что дальше? — торопила Мицике.

— Дальше то, что Мицике — большой осленок, и ума у нее с ноготок. Потому что, дорогая Мицике, из всего этого мадемуазель Роза, твоя сестренка, заключает, что господин Дюри был во дворце и попал он туда через шахту, тайным ходом. Помнишь, отец говорил, что он существует со времен турок.

— А вдруг это был другой цветок? — возразила Мици после небольшой паузы.

— Нет, не другой, потому что Дюри не принес лилию из шахты. И когда я спросила, где цветок, брат сказал, что он помялся, поломался и пришлось его выбросить.

Господин Дружба был потрясен. Теперь он знал уже две страшные тайны. Даже одной из них было достаточно, чтобы ему снесли голову (уж Кутораи непременно выболтал бы ее). Теперь же появилась вторая, за которую тоже легко расстаться с жизнью… Но поскольку у него только одна голова, то не все ли равно. Он быстро закончил туалет, затем позавтракал в столовой, где его ждали молодой инженер и Кутораи.