Том 2. Проза

Какой мистической аурой ни окутывай наступающую эпоху трансглобальной цивилизации, экономическая основа ее пока ни на йоту не отступила от принципов капиталистического хозяйства. А капитал — он всего лишь отражение от природы присущего Homo sapiens инстинкта присвоения. Автор этой статьи отличается от Билла Гейтса только размерами собственности, но вряд ли отношением к тому, кто придет и заявит претензии на часть этой собственности в четыре часа ночи. Истинные ответы на проблемы, вставшие перед человечеством, лежат в области морали и религии, а в области этой, как известно, изменения происходят крайне неспешно, а демонстрации и швыряние тортами имеют очень низкую эффективность. Некоторые привычные взгляды на проблемы уже таят в себе скрытую однобокость. Ограничимся одним примером, похожим на притчу: триста лет назад африканский царек продавал в рабство своих соплеменников за бусы и ситец, и виноват в этом был капитализм. Нынче африканский царек присваивает в компании со своей черномазой братвой кредиты Всемирного банка, и виноват опять-таки капитализм. Но не пора ли нам беспристрастно посмотреть и на царька? Не будем забывать: дело все-таки не в том, чтобы выдать по отдельному глобусу каждому государству или даже каждому человеку. Дело в том, чтобы разумно отнестись к единственному наличному на данный момент глобусу. И вина каждого из нас, щедро льющего воду из крана, палящего свет во всем доме почем зря и требующего каждый год новую электронную забаву, хотя и со старой вполне можно жить, ничуть здесь не меньше, чем тех корпораций, которые живо отзываются на наши прихоти.

Мы снова стоим на краю саванны, и то, что в руках у нас теперь не палка-копалка, а мобильный телефон, не столь уж важно. Сумеем ли мы сделать рискованный шаг в пустоту и выйти в космос, где нас, возможно, ждет, как в гениальном романе Артура Кларка, позвавший впервые из леса нашего предка черный обелиск, — вот в чем вопрос. Но идти нужно.

Автор благодарит www.anarh.rи и лично Алексея Цветкова за помощь в подборе информации.

Журнал «ОМ», № 1–2, 2001

Революция

Революции, как известно, бывают разные. Промышленные, научные, технологические, культурные. Но только одна их разновидность за последние триста лет человеческой истории стала той самой Революцией с большой и трескучей буквой «Р» в начале — революция социальная. Именно она приходит на ум большинству жителей земли при упоминании слова revolutio, которое у древних латинян означало всего-то навсего круговорот времен года.

Матерью Революции, какой мы ее знали, была Реформация. До Лютера, как бы ни вольничали отдельные историки с терминами, были бунты, заговоры, перевороты, восстания — все что угодно, но не она, родимая. Дозволение толковать Писание в соответствии со своей совестью привело к восхитительному открытию — идеологий может быть много. И если отыскать среди них единственно верную и внедрить ее в сознание масс, то и общество, соответственно, обустроится наилучшим способом. Тех же, кто окажется не способен к перепрограммированию, придется ограничить в правах, подавить, изгнать или же попросту устранить физически. Такова предельная интенция любой идеологии, не обязательно тоталитарной. В одной сети человеческих компьютеров нет места для одновременного существования двух операционных систем.

Если Реформация была матерью, то Рационализм — отцом. Для того, чтобы пытаться вербально, при помощи словесных конструкций, перепрограммировать социальную сеть, необходимо было поверить в то, что именно разум является ее мастер-контроллером. Под личиной Верховного существа ли, классового ли сознания, законов ли рынка суверенный разум неизбежно присутствует в любом революционном проекте. Сейчас, после трехсот лет фаустовских усилий по построению республики гомункулусов, приходится признать: светские религии революций споткнулись на том же камне, на котором споткнулись религии традиционные.

Дело даже не в том, что человек способен говорить одно, а думать другое. Дело в том, что человек делает совсем не то, что думает. Древние биологические стратегии имеют безусловный приоритет над такими новшествами, как мысль и слово. Только благодаря этому мы, собственно говоря, до сих пор и существуем. То, что человек способен нарушить фундаментальный код своей программы и броситься, к примеру, на амбразуру пулемета, делает его человеком, но не отменяет кода. Ускользая из-под власти разума, обособившегося в виде идеологии, разумная обезьяна ведет себя крайне пошло, если взирать на это с духовных высот революционного проекта, но весьма эффективно с точки зрения стратегии выживания.