Брат милый, отроком расстался ты со мной –В разлуке протекли медлительные годы;Теперь ты юноша – и полною душойЦветешь для радостей, для света, для свободы.Какое поприще открыто пред тобой,Как много для тебя восторгов, наслаждений,И сладостных забот, и милых заблуждений!Как часто новый жар твою волнует кровь!Ты сердце пробуешь в надежде торопливой,Зовешь, вверяясь им, и дружбу и любовь.. . . . . . . . . .
«Вне́мли, о Гелио́с, серебряным луком звенящий,Вне́мли, боже кларосский, молению старца, погибнетНыне, ежели ты не предыдешь слепому вожатым».Рек и сел на камне слепец утомленный. – Но следомШли за ним три пастыря, дети страны той пустынной,Скоро сбежались на лай собак, их стада стерегущих.Ярость уняв их, они защитили бессилие старца;Издали внемля ему, приближались; и думали: «Кто жеСей белоглавый старик, одинокий, слепой – уж не бог ли?Горд и высок; висит на поясе бедном простаяЛира, и голос его возмущает волны и небо».Вот шаги он услышал, ухо клонит и, смутясь, ужРуки простер для моленья странник несчастный. «Не бойся,Ежели только не скрыт в земном и дряхлеющем телеБог, покровитель Греции – столь величавая прелестьСтарость твою украшает, – вещали они незнакомцу; –Если ж ты смертный – то знай, что волны тебя принеслиК людям . . . . . . дружелюбным».
Ни блеск ума, ни стройность платьяНе могут вас обворожить;Одни двоюродные братьяУзнали тайну вас пленить!Лишили вы меня покоя,Но вы не любите меня.Одна моя надежда – Зоя:Женюсь, и буду вам родня.. . . . . . . . . .