Том 2. Стихотворения 1820-1826

Вечерня отошла давно,
Но в кельях тихо и темно.
Уже и сам игумен строгий
Свои молитвы прекратил
И кости ветхие склонил,
Перекрестясь, на одр убогий.
Кругом и сон и тишина,
Но церкви дверь отворена;
Трепещет . . . . . луч лампады
И тускло озаряет он
И темну живопись икон
И позлащенные оклады.

———

И раздается в тишине
То тяжкий вздох, то шепот важный,
И мрачно дремлет в вышине
Старинный свод, глухой и влажный.

———

Стоят за клиросом чернец
И грешник – неподвижны оба –
И шепот их, как глас из гроба,
И грешник бледен, как мертвец.

Монах

Несчастный, – полно, перестань,
Ужасна исповедь злодея!
Заплачена тобою дань
Тому, кто, в злобе пламенея,
Лукаво грешника блюдет
И к вечной гибели ведет.
Смирись! опомнись! время, время,
Раскаянья . . . . . покров
Я разрешу тебя. Грехов
Сложи мучительное бремя.

«Как наше сердце своенравно!..» *

Как наше сердце своенравно!
. . . . . томимый вновь
Я умолял тебя недавно
Обманывать мою любовь,
Участьем, нежностью притворной
Одушевлять свой дивный взгляд,
Играть душой моей покорной,
В нее вливать огонь и яд.
Ты согласилась, негой влажной
Наполнился твой томный взор;
Твой вид задумчивый и важный,
Твой сладострастный разговор
И то, что дозволяешь нежно,
И то, что запрещаешь мне,
Всё впечатлелось неизбежно
В моей сердечной глубине.

«Туманский, Фебу и Фемиде…» *

Туманский, Фебу и Фемиде
Полезно посвящая дни,
Дозором ездит по Тавриде
И проповедует Парни.

Отрывки *

Мой пленник вовсе не любезен –
. . . . . . . . . .
Он хладен, скучен, бесполезен –
Всё так – но пленник мой не я.
Напрасно . . . . . . славил,
. . . . . . . . . .
Дидло плясать его заставил,
Мой пленник, следственно, не я.¹

Улыбка уст, улыбка взоров

Скажи – не я ль тебя заметил
В толпе застенчивых подруг,
Твой первый взор не я ли встретил,
Не я ли был твой первый друг?

Мадам Ризнич² с римским носом,
С русской . . . . . Рено.

1824 (Юг)

«Недвижный страж дремал на царственном пороге…» *

1

Недвижный страж дремал на царственном пороге,
Владыка севера один в своем чертоге
Безмолвно бодрствовал, и жребии земли
В увенчанной главе стесненные лежали,
      Чредою выпадали
И миру тихую неволю в дар несли, –

2

И делу своему владыка¹ сам дивился.
Се благо, думал он, и взор его носился
От Тибровых валов до Вислы и Новы,
От сарскосельских лип до башен Гибралтара:
      Всё молча ждет удара,
Всё пало – под ярем склонились все главы.

3

«Свершилось! – молвил он. – Давно ль народы мира
Паденье славили великого кумира,
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .

4