Том 2. Тем, кто на том берегу реки

В психологии есть понятия «истинное настоящее» и «кажущееся, или психическое, настоящее». Истинное настоящее – это лишенный длительности момент времени, разделяющий прошлое и будущее. Психическое настоящее – «конечный отрезок времени, который включен в наш непосредственный опыт»[105]. Интерпретируя это понятие применительно к нашей теме, можно сказать, что для мемуариста этим конечным отрезком времени, включенным в непосредственный и непрерывный опыт, является вся жизнь от начала рассказа до момента общения с адресатом воспоминаний. Чтение мемуаров создает неизбежный психологический эффект присутствия собеседника-рассказчика.

На этот эффект и рассчитывают писатели, использующие прием имитации мемуаров. В настойчивом обращении к фигуре мемуариста – участника сюжетообразующих событий – просматривается ясная надежда снять временной разрыв. Предложить читателю психическое настоящее, совмещение прошлого и настоящего. Именно в этом случае прошлое, представленное в исторической прозе, становится частью реальной жизни и приобретает дидактическую серьезность. Для читателя происходит отождествление реального автора с «условным автором», в результате чего рождается третья фигура – «безусловный автор». Это более ощутимая личность, чем реально существующий писатель, представленный для читателя только фамилией на обложке и титульном листе. «Безусловный автор», в отличие от писателя, ясен читателю, имеет узнаваемые в бытовом плане черты, судьбу и характер. Титульный автор – фигура в читательском сознании нейтральная. «Безусловный автор» – очень определенно окрашенная.

Героям данной статьи, писателям с напряженным философическим подходом к материалу, писателям, предлагающим читателю свою модель исторической судьбы – а таким образом, и определенной исторической ситуации, с целью высокодидактичной, а отнюдь не развлекательной или информативной, – максимальное доверие читателя необходимо. Имитация мемуаров, дневников, записок в исторической прозе есть – как в свое время у Пушкина – попытка добиться той степени доверия читателя, которая требуется для просветительского процесса.

5

Пушкин в «Капитанской дочке» задал не только характер приема, но и некоторые определяющие его черты. И прежде всего наличие двух ведущих персонажей – рассказчика и главного объекта внимания и анализа. Функция Гринева двойственная. Во-первых, он свидетель, рассказывающий о личности и деяниях Пугачева. Во-вторых, – и для Пушкина это было не менее важно – он являет собой тот тип русского дворянина, который должен был по своему изначальному предназначению активно вмешаться в судьбу страны, но уклонился от этого. Честный, смелый, прямой, Гринев после разгрома и казни Пугачева уходит с общественной арены. Он вышел из исторического захолустья, проявил в ситуации катаклизма свои прекрасные качества и снова канул в захолустье. Судьбу его и самоотверженной Маши Мироновой Пушкин подытожил страшным по сарказму и горечи пассажем в послесловии издателя, приведенным выше: «Потомство их благоденствует в Симбирской губернии…». Смысловой масштаб этих слов раскрывается в черновом варианте «Путешествия из Москвы в Петербург», статьи, написанной в тот же период:

«…обеднение Москвы есть доказательство обеднения русского дворянства, происшедшее от раздробления имений, исчезающих с ужасной быстротою… Так что правнук богача делается бедняком потому только, что дед его имел четверо сыновей, а отец его столько же»[106].

Нищее, обессиленное раздроблением имений русское дворянство уже не может выполнять свою историческую миссию и не совершенствует, но разрушает государство.

Гринев облагодетельствован Пугачевым, но судьбу свою строит наперекор ему. Якоб, автор записок (будем для простоты так называть смешанный жанр полудневников-полумемуаров, воспроизведенных Я. Кроссом) о полковнике фон Боке, строит свою судьбу, исключительно ориентируясь на героя своих записок. И только таким образом он может удержаться на поверхности исторического потока. Этот способ существования чужд ему. Он мечтает о другом. Когда царь Николай освободил фон Бока из крепости, сослав его в родовую деревню под надзор местных властей, и у того возникла мысль о побеге за границу, то Якоб воспринимает это следующим образом: