Том 2

Пока приятели разговаривали, судили да рядили, да признавались, кто чего хочет, подошел к этому месту монах Михель, только что отбывший наказание и покаявшийся.

— Ого-го! — воскликнул он. — Что это вы тут делаете? Или алчность хорошо работать мешает, а? Жадность, что ли, ослепила? Так что вы и лоскутков не заметили, которые я на самых видных местах развесил? Эх вы, сволота, уж лучше бы ваша жадность научила вас хорошенько по сторонам смотреть! Так-то! Это мое место, и вам меня не провести, даже если родитесь заново: вы шли по моим отметкам!

Рудокопы уразумели смысл слов Михеля чрез своего приятеля, понимавшего Михелев язык. И, перебивая друг друга, стали возражать ему.

— О каких таких отметках ты твердишь, монах? Мы рудокопы, поденщики, весело звеним-бренчим нашими кирками. Чего ты к нам пристаешь? Пойми, управляющий нас похвалит, а тебя наверняка вознаградит твой аббат, потому как на земле ордена наткнулись мы на серебряную жилу. А по заведенному обычаю это сулит немалый доход и для монастыря.

— На козла вонючего вы наткнулись! — ответил монах. — На козла в стойле, как тот картас, что хозяина обворовывал!

Подскочил Михель к кустарнику и стал разыскивать лоскуты своей убогой рясы. Но всего лишь один и нашел. Остальные либо ветром унесло, либо какой-нибудь озорник сорвал. Этим уцелевшим от рясы лоскутком монах принялся размахивать под носом рудокопов, осыпая их ругательствами. Несчастный так разошелся, что уже хватал их за горло; та самая рука, что должна бы проявлять сострадание к заблудшим, резко опустилась на спину Яна. Видит Бог, горняки всего лишь оборонялись, однако., когда несколько работяг обороняются, недалеко и до беды. Славный наш Михель добежал до Седлиц в рясе, разодранной от ворота до самого низу. И устремился прямиком к аббату. Настоятель монастыря оглядел монаха с явным неудовольствием и нескрываемым недоверием. Отметил, что ряса надвое разорвана, под левым глазом синяк и, судя по всем этим приметам, не обошлось без драки. А потому и ощутил аббат неприязнь к характеру, столь неустойчивому. И осердился поделом, а потому, хоть и готов был защищать монаха своего ордена, все-таки не мог допустить, чтобы за явным проступком не последовало наказания. И потому, отправив в королевский город Колин брата приора с жалобой, наложил на грешника Михеля эпитимью. А как только ослушник отбыл наказание, аббат послал его в сопровождении помощника приора в Помуцкий монастырь.

И вот в ноябре месяце выступили из ворот Седлецкого монастыря два монаха. Подприор нежился, восседая на осле, а Михель шагал пешком.

— Достойный отче, — сказал Михель, — говорят, есть два пути: один вдоль речки Врхлице, другой — по-за холмами. Оба одинаково удобны, ни один ни длиннее, ни короче другого, как ни меряй. И все же я, монах негодный, понесший тяжкое наказание, хочу просить тебя, отче, — яви Божескую милость, поедем вдоль речки, чтобы мог я увидеть новое кутище.

Брат-монах, славный пузан, не имел причин отказать несчастному в его просьбе. Поехали они вдоль речки Врхлице и добрались до места, где Михель разорвал свою рясу. А там уже и следа нет ни от чащобы, ни от кустарников, ни от леса — зато людей словно мух. Посредине стоял ворот, поденщики углубляли подъемный колодец, какие-то писаря и надсмотрщики отмеряли с точностью лан королю и лан аббату. Суди Господь Бог людские сердца, а там кто ж его знает, какие соображения привели в эти места и седлецкого настоятеля? Михель увидел его собственными глазами! Лично смог убедиться, что месторождение манит аббата точно так же, как и послушника.

— Достойный отче, — сказал Михель, — не знаю, не обманывает ли меня зрение, будь так ласков, погляди в ту сторону, куда я покажу. Сдается мне, что среди безбожников, сбежавшихся на кутище, которое я, по соизволению Божьему, обнаружил, находится и наш милостивый аббат.

— Это и впрямь так, — подтвердил подприор, — многих недостойных и провинившихся монахов уже препроводил я в маленькие и бедные монастыри замаливать грехи. Были среди них и тяжко заблуждавшиеся, и очерствевшие сердцем люди. Тех я словом не удостаивал, а вот заблудших, вроде тебя, бывало, одарял наставленьем. Так что не стану долее воздерживаться и поведаю тебе обо всем наиподробнейшим образом.

Милостивому нашему аббату прекрасно известно, что и как делается на свете. Руду, тобою найденную, он отослал управляющему, управляющий исследовал ее и нашел тяжелой и богатой. Постой, не подскакивай и не размахивай руками, нечего притворяться несмышленым, или я умолкну. Все делается в согласии с законом. Так вот, управляющий установил, что руда эта богата серебром, велел рыть подъемные колодцы, и закипела работа. Монастырь получит свою долю, а кроме того, и подати. Королю от этого польза выйдет еще большая, доход — даже если вычесть долю, потребную на содержание горняков, — перейдет ему почитай что целиком. Таков закон и порядок. А ты, брат, возомнивший, будто обнаружил серебряные залежи, не имеешь на них ни малейшего права, поскольку то, что укрывает земля, принадлежит королю!