Том 2

— Король, вы грустны, вы проводите много времени за молитвой. По ночам из часовни доносятся глухие удары. То не ваше ли чело, король, бьется о каменные плиты? За что вы молитесь? За душу свою, что столь ласкова, или за своего недруга? Король, ваши мысли — о Завише? Он вступил в союз с Хенриком Вратиславским, через брак вошел в родство с венгерским королем, а ведь эти два суверена — ваши враги! А далее? Или не знаете вы, что пойман убийца, бродивший под стенами? Разве мало доказательств тому, что Завиш покушается на вашу жизнь? Не тянется разве он к трону, и не его ли сторонники беспрестанно раздувают смуты и войны? По пустячному поводу, король, разошлись вы с Альбрехтом Габсбургом; слово предателя посеяло неприязнь между вами и теми, кто склонен к любви. Ах, король Вацлав, за что же вы молитесь — за то, чтобы Господь и Дева Мария вырвали вас из тенет человека, присвоившего герцогский титул, или за душу вашего сыночка, ныне пребывающего в раю?

Король молчит, не отвечает. Не может он ни спать, ни поднять взоры к ясному небу, он охвачен тоской. Измена его ужасает — и не отличает он правды от низкой клеветы.

А Завиш?

Что до епископа, то Завиш его презирает. Что до дворян, отпавших от него, то их он собирается наказать. Окруженный верной дружиной, слишком любимый, слишком жадный к жизни, стремится он вырваться оттуда, где ему тесно. Интриги лишь укрепляют его доверчивость, хмурое молчание подстегивает его доброе отношение. Он уверен в своей воле, уверен в своем короле.

С наступлением зимы Эржебет Венгерская родила Завишу сына. Герцог благодарит Деву Марию, покровительницу рожениц, и пишет два письма. Первое — чешскому королю Вацлаву, второе — королю Венгрии, брату своей жены. Письмо Вацлаву начинается так: «Королю, высокому, доброму, ласковому, с которым я провел долгие годы и который скорбит о смерти своего сына». Дописав эти первые строки, вкладывает Фалькенштейн все сердце свое в слова утешения. Он молит доброе Небо не пресекать течения жизни. Возвеличивает род Пршемысла, возвеличивает короля и его королеву и просит, требует, настаивает, чтобы король соизволил почтить замок Завиша и присутствовать на торжестве крестин.

Затем Завиш подписал второе письмо и привесил печати. Он рассчитывал, что оба короля встретятся под счастливым знамением, и вернутся тогда времена определенности, решительности, времена подвига.

Король Вацлав отетил сразу:

«Завиш, молю Бога благословить тебя. Шлю тебе свою любовь и одаряю твоего сына. По душе мне и приглашение, что прислал ты ко мне со скорым гонцом, только хочу я, чтобы ты сам приехал за мною в Пражский град и чтобы за приятными беседами незаметно пробежало время моей поездки к тебе».

В зале Пражского града беседуют Завиш и король Вацлав. Едва последний произнес несколько ласковых слов, снаружи поднялись крики. Король встал; он смотрит через плечо Завиша, взгляд его скользит мимо лица Завиша, король бледнеет и уходит в смятении. В зал врываются девять вооруженных человек.

— Завиш из Фалькенштейна, называющий себя герцогом, — ты пленник короля!

Завиш не сдается. Выкрикнув ответ, он наносит удары, страшные, смертельные. Где-то за стеной король, прислушиваясь к глухому шуму, прижимает кулаки к сердцу.

Девятеро одолели. Ни один не остался без отметин, двое убиты, некоторые при последнем издыхании, но Завиш схвачен. Связав ему руки, тащат его в темницу, что в башне по названию Белая. В тесное подземелье у четвертых ворот на третьем дворе брошен он.

Что повествует летопись дальше? Завиш остался несломленным!

Через окошко темницы слышали люди его звучный голос, и часто мужчины и женщины плакали там, уткнувши лицо в сгиб локтя.

А за стенами башни кипели битвы с приверженцами Завиша, и казалось порой — дело Фалькенштейна еще не проиграно. Но умер Хенрик Вратиславский, убит был венгерский король, в Чехии во всем одержала верх партия Габсбургов — тогда выволокли Завиша из подземелья. Внебрачный сын Пршемысла Миколаш, старый недруг, в страшных унижениях таскал Завиша от замка к замку. И всюду там, где еще не сдавался кто-либо из рода Витека или из друзей Завиша, палач устанавливал плаху из грубо сколоченных козел и окровавленных досок. Затем он втыкал в землю кол с поперечиной и вешал на поперечину колокол. Раздавался глухой погребальный звон, и выродок, состарившийся в презрении, поднимал гнусный свой голос:

— Эй, Витекович, изменник, сдавай крепость! Отворяй ворота, или скатится голова Завиша!

В сентябре, дня двадцать четвертого, добрался палач до крепости Глубокая. Когда умолк его скрипучий призыв, ясным голосом заговорил Завиш, обращаясь к тому, кто владел Глубокой:

— Прекрасный брат мой, не сдавай крепость! Дай знак, чтоб упала моя голова! И не вздыхай, когда палач поднимет топор. Мне сказали, топор лежит где-то у моих ног, но я не смотрю на него. Не вижу ни палача, ни его подручных, и будет мне казаться, что пал я от твоей смелой, верной руки!

После этого Витекович, владелец Глубокой, спрошенный трижды, троекратно дал один и тот же ответ — и Завиш был обезглавлен.