Было решено, что Констанс захватит с собой Шарлотту и доставит ее до дверей флигелька. Валентина спешила, — как только прояснится, она спокойно вернется к себе на проспект Д’Антен, это всего в двух шагах. А Марианна и Матье, уступив нежным уговорам Андре, согласились остаться пообедать, провести здесь весь день и отправиться в Шантебле с последним поездом, — получится настоящий праздник. Молодые были в восторге, кружились и хлопали в ладоши.
Когда гости уже собрались уходить, произошел еще один забавный эпизод, который показался тем более смешным, что после обильного и сытного завтрака все были настроены особенно благодушно. А произошло все из-за ошибки Констанс, — повернувшись к Дени и глядя на него своими тусклыми глазами, она спокойно попросила:
— Блез, друг мой, принесите мне мое боа, я, кажется, оставила его в передней.
Все расхохотались, а она не поняла почему. И так же спокойно поблагодарила Дени, когда он принес ей боа.
— Благодарю вас, Блез, вы очень любезны.
Последовал взрыв смеха, присутствующие буквально корчились от хохота, таким забавным показалось всем невозмутимое спокойствие Констанс. Что случилось? Что их так веселит? Констанс догадалась наконец о своем промахе и более внимательно присмотрелась к молодому человеку.
— Ах! Ну да, ведь это не Блез, а Дени… Что поделать? Я их вечно путаю, в особенности с тех пор, как они стали одинаково подстригать бороды.
Марианна, опасаясь, как бы Констанс не приняла этот смех на свой счет, тут же рассказала семейный анекдот о том, как она сама, когда близнецы были еще малютками и спали в одной кроватке, будила их, чтобы по цвету глаз узнать, кто из них Блез, а кто Дени. Тут в разговор вмешались Бошен и Валентина, за ними остальные, и все наперебой стали рассказывать самые невероятные случаи путаницы, до такой степени велико было в иные дни и при определенном освещении сходство между близнецами. И среди этого веселого оживления гости распрощались, обменявшись поцелуями и рукопожатиями.
В карете, сославшись на жесточайшую мигрень, которая якобы усилилась во время слишком затянувшегося завтрака, Констанс почти не разговаривала с Шарлоттой. С усталым видом, полузакрыв глаза, она сидела, погрузившись в свои мысли. Когда вслед за Розой вскоре умер маленький Кристоф и смерть его растравила еще не зажившую рану в сердце Фроманов, в ней вновь пробудилась надежда. В те дни она жила в каком-то лихорадочном возбуждении, будто все ее существо воскресло вновь: кровь волнами приливала к лицу, все тело трепетало от какой-то пламенной дрожи, по ночам ее томили желания, которых она ранее никогда не испытывала. О, боже праведный, а что, если в ней проснулось материнство, что, если возвращается плодовитость? Разве не бывает иногда, что мощные деревья, с которых уже облетели листья, вдруг запоздалой теплой осенью вновь покрываются листвой и цветами? Тогда ею овладело какое-то безумное ликование. По мере того как проходило время с того страшного дня, когда Год без обиняков заявил, что у нее никогда больше не будет детей, она все сильнее начинала сомневаться в правильности диагноза знаменитого целителя. Ей не хотелось расписываться в собственной неполноценности, она предпочитала думать, что ошибку допустил другой: ведь ошибиться может даже самый признанный авторитет. Разумеется, так оно и есть, Год ошибся. Она прислушивалась к биению жизни в своих жилах, с трепетом следила за волнением крови, за вспышками желаний, которые она принимала за запоздалые проявления страсти. Как-то ночью, услышав шаги возвратившегося мужа, она, совсем потеряв голову, чуть не поднялась с постели, чуть не позвала его к себе в спальню, поверив в то, что она еще может забеременеть. Потом начались сильные боли, пришлось обратиться к Бутану, и ее постигло новое разочарование, еще один удар, ибо доктор нашел, что это просто преждевременный климакс, хотя ей едва исполнилось сорок шесть лет. При этом он намекнул, что те ухищрения, к которым она прибегала прежде, могли ускорить этот процесс. На сей раз древо жизни увяло окончательно, ничто уже не расцветет на усохшей ветке, с которой облетели последние живые цветы.