Том 22. Истина

Офицер генерального штаба капитан Дрейфус был предан суду военного трибунала по обвинению в государственной измене в пользу некоего, так ни разу и не названного, иностранного государства на основании одной-единственной улики — найденного в мусорной корзине шпионского донесения, «бордеро», написанного рукой неизвестного разведчика. Подозрение пало на капитана Дрейфуса только потому, что этот офицер был евреем, которому, как писала антисемитская газета «Либр пароль» («Libre Parole»), издававшаяся пресловутым Дрюмоном, не могут быть дороги интересы Франции: «евреи осуществляют от века созданный заговор „мирового еврейства“ против всех христианских государств». Бордеро подверглось графологической экспертизе, порученной последовательно трем лицам. Первым из них был военный следователь майор Дю Пати де Клам — он тотчас же, не затрудняя себя углубленным изучением, констатировал идентичность почерков. Второй — графолог с многолетним опытом, Гобер, дал отрицательное заключение. Наконец, третий эксперт, чиновник, специализировавшийся на дактилоскопии (отпечатки пальцев), пришел к удивительному выводу, будто бы при написании текста бордеро Дрейфус исказил собственный почерк, введя в него элементы почерка своего брата Матье и жены последнего. Вывод графологической экспертизы и оказался единственным реальным материалом для обвинения Дрейфуса, который был предан военному суду.

В романе Золя учитель начальной школы Симон обвиняется в убийстве мальчика Зефирена, в сущности, только потому, что он — еврей; а как говорит служанка Пелажи, повторяющая слухи, раздуваемые газетой «Пти Бомонтэ», «когда имеешь дело с евреем, можно ожидать что угодно». Единственная реальная улика против Симона — листок прописи, найденный во рту убитого и, видимо, использованный преступником в качестве кляпа. На этом листке — неясные инициалы, в которых два эксперта-графолога, Бадош и Трабю, якобы увидели буквы Е и S. Фантастического вывода этих двух экспертов оказалось достаточно для обвинения Симона перед судом присяжных.

В ходе процесса Дрейфуса для подтверждения весьма шаткой версии о виновности еврея-офицера, выдвинутой самим военным министром Мерсье, выступил сотрудник разведывательного отдела генштаба полковник Анри. Адвокат Дрейфуса Морнар так рассказывал об этом выступлении пять лет спустя на заседании кассационной палаты в 1899 году: «…только когда он видит, что дело проиграно, что Дрейфус ускользает из его рук, только тогда он просит вторичного вызова, только тогда он выступает, торжественно призывает Христа в свидетели и, обратившись к нему своей широкой грудью, украшенной орденом Почетного легиона, восклицает: „Изменник, вот он!“

В романе, когда становится ясно, что для обвинительного приговора оснований мало, святой отец Филибен просит вызвать его свидетелем: „…он заговорил громоподобным голосом и кратко сообщил суду, что однажды видел письмо Симона, адресованное его другу и подписанное такими же инициалами. И когда Граньон (председатель суда) стал на него наседать, задавать ему бесчисленные вопросы, требуя подробностей, отец Филибен, театральным жестом указав на распятие, заявил, что связан тайной исповеди и больше ничего не может сказать“ (кн. 1, гл. III).

Полковник Анри оказался главным свидетелем по делу Дрейфуса. Святой отец — главным свидетелем по делу Симона.

Чтобы придать обвинению таинственность, председатель трибунала, судившего Дрейфуса, провел часть заседаний при закрытых дверях. Адвокат Дрейфуса Деманж заявлял протесты, мотивируя их необходимостью гласного обсуждения дела. „Что же могло оправдать такую таинственность?“ — спрашивал в 1898 году адвокат Золя Лабори, говоривший присяжным: это делалось ради того, чтобы французы считали, „что существовала измена доказанная, измена, установленная неоспоримыми вещественными доказательствами, воображали, что на самом деле произошел захват на месте преступления…“

Точно так же, как Деманж, против закрытых дверей протестует в романе адвокат Симона Дельбо, но председатель суда Граньон, преследуя те же цели, что и его прототип, удаляет публику.