Том 22. Повесть о двух городах

Толпа гудит, лица жадно тянутся кверху, люди, стоящие сзади, топчутся нетерпеливо, напирают, темная масса, колыхнувшись, стремительно подается вперед и вдруг затихает, подобно отхлынувшему прибою. Нож падает. Двадцать три.

В тот вечер о нем говорили в городе, что никогда еще ни один человек не всходил на эшафот с таким просветленным липом. А многие прибавляли, что в его лице было даже что-то вдохновенное, провидческое.

Одна из замечательнейших женщин того времени, также погибшая на гильотине[65], попросила позволения перед казнью записать осенившие ее мысли.

Если бы он прозревал будущее и записал свои мысли, вот что мы прочли бы:

«Я вижу Барседа, Клая, Дефаржа, Месть, присяжных, судей и множество новых угнетателей, пришедших на смену старым, и всех их настигнет карающий меч, прежде чем его отложат в сторону. Я вижу цветущий город и прекрасный народ, поднявшийся из бездны; вижу, как он, в стойкой борьбе добиваясь настоящей свободы, через долгие, долгие годы терпеливых усилий и бесчисленных поражений и побед искупит и загладит зло моего жестокого времени и предшествующих ему времен, которые выносили в себе это зло.

Я вижу тех, за кого я отдаю свою жизнь, — они живут спокойно и счастливо, мирной деятельной жизнью, там, в Англии, которую мне больше не придется увидеть. Я вижу ее с малюткой на руках, она назвала его моим именем. Вижу отца ее, годы согнули его, но он бодр и спокоен духом и по-прежнему приходит на помощь страждущим. Я вижу их доброго, испытанного друга; он покинет их через десять лет, оставив им все, что у него есть, и обретет награду на небесах.

Я вижу, как свято они чтут мою память; она живет в их сердцах и еще долго-долго будет жить в сердцах их детей и внуков. Я вижу ее уже старушкой, вижу, как она плачет обо мне в годовщину моей смерти. Я вижу ее с мужем; преданные друг другу до конца жизни и до конца сохранив память обо мне, они почиют рядом на своем последнем земном ложе.

Я вижу, как малютка, которого она нарекла моим именем, растет, мужает, выбирает себе дорогу в жизни, которой некогда шел и я; но он идет по ней не сбиваясь, мужественно преодолевает препятствия, и имя, когда-то запятнанное мною, сияет, озаренное славой. Я вижу его праведным судьей, пользующимся уважением и любовью; сын его носит мое имя, — мальчик с золотистыми волосами и ясным выразительным челом, милыми моему сердцу. Он приводит своего сына на это место, где нет уже и следа тех ужасов, что творятся здесь ныне, и я слышу, как он прерывающимся от волнения голосом рассказывает ему обо мне.

То, что я делаю сегодня, неизмеримо лучше всего, что я когда-либо делал; я счастлив обрести покой, которого не знал в жизни».

КОММЕНТАРИИ

«Повесть о двух городах» впервые была напечатана в апреле — ноябре 1859 года в журнале «Круглый год», издаваемом Диккенсом. Это — второй исторический роман писателя. В «Повести о двух городах» так же, как и в романе «Барнеби Радж», первом произведении Диккенса, написанном в историческом жанре, обращение к прошлому имело вполне злободневный подтекст.

В 1857 году в Англии разразился экономический кризис, последствия которого еще ухудшили и без того бедственное положение народа. В письмах Диккенса, относящихся к этому периоду, сквозит большое беспокойство. Его тревогу вызывает политическая беспринципность правящих кругов, отчетливо раскрывшаяся в период Крымской войны. Будучи целиком на стороне народа, он, однако, опасался, как бы эгоистическая забота буржуазии о своих интересах не привела к восстанию, а может быть, даже к революции. Насилие же как средство искоренения социального зла Диккенс считал неприемлемым. Недавно отшумевшие грозные события чартизма, а также действительность Англии 50-х годов побудили писателя вновь обратиться к теме революционного насилия. Во всех предыдущих романах, где писатель касался проблемы революции, она решалась на материале небольших эпизодов классовой борьбы. В «Повести о двух городах» изображена народная революция, охватившая всю страну. Как художника и мыслителя Диккенса теперь привлекает задача раскрытия социальных причин, которые привели к полному перевороту в жизни общества, имевшему катастрофические последствия для целых классов.

Однако масштабность задачи, поставленной Диккенсом, не означала пересмотра им своих прежних позиций. Вот почему осуществление задуманного привело к двойственному результату. С одной стороны, в изображении жизни феодальной Франции в романе проявляется мощь Диккенса-художника, а с другой, с особой наглядностью обнаруживается ограниченность взглядов писателя, пугавшегося размаха революционной народной стихии.

Как и в предыдущих своих произведениях, Диккенс показывает, что революционное возмущение народа — ответ на насилие господствующих классов. В первой половине романа мы видим предреволюционную Францию и Англию за полтора десятилетия до начала революции. Писатель находит слова испепеляющего гнева, рисуя деспотический режим феодальной монархии, произвол дворян-крепостников, до предела ожесточивших народ и вызвавших его справедливый протест.