Том 24. Сожженые леса. Тайные чары великой Индии. Вождь Сожженных Лесов. Рассказы из жизни в бразильских степях

По этому сигналу работа остановилась; эмигранты бросили свои инструменты, уселись вокруг огней, с трудом разложенных, и начали завтракать.

Пища была плохая: она состояла из негодного чая, поврежденных сухарей, прогорклого масла и соленого сала; но голод самая лучшая приправа и придает вкус самому дурному; впрочем, в пустыне неразборчивы.

Капитан и трое из его товарищей направились к довольно обширной палатке, устроенной среди лагеря и разделенной на несколько отделений.

Полотно этой палатки, пропитанное дегтем, спасло ее от сильного повреждения; ураган как бы щадил ее. Снег не набился в ее стены, а скатывался на землю и сбился в сугроб, который несколькими ударами лопаты откинули от входа.

Четыре товарища вошли в отделение, составляющее шестую часть объема палатки.

Посреди стоял стол, окруженный стульями и покрытый разными блюдами.

Прибывших встретил мальчик, или, правильнее, молодой человек лет пятнадцати или шестнадцати; помог им снять шубы, взял их рифли с ловкостью опытного слуги. Негр с салфеткой в руке приготовился служить им за столом.

Переступив порог палатки, капитан кликнул этого человека.

— Самсон, — сказал он сурово, — нам не нужны твои длинные уши, убирайся! Пелон прислужит один; скажи сеньоре, чтобы она не выходила; мне нужно поговорить с друзьями; слышишь, мошенник, не сметь подслушивать! вон, да поскорее!

Негр не дожидался повторения: быстро поднял драпировку и мгновенно исчез; все это доказывало, насколько он страшился гнева своего господина.

— За стол, господа! — сказал капитан, потирая руки, — а то кушанье простынет.

Он сел, прочие последовали его примеру и сделали первое нападение на блюда.

В безмолвии упражнялись они, стараясь утолить голод, возбужденный тяжелой работой в продолжение утра.

Более четверти часа ни одно слово не было сказано.

Мы воспользуемся этим молчанием, чтобы набросать портрет Пелона, тем более что этот молодой человек должен занять довольно видное место в нашем романе.

Мы уже сказали, что Пелон, так его называли, был пятнадцати или шестнадцати лет, но он казался старше несколькими годами благодаря высокому росту, развитости мускулов и железной крепости членов, а главное — твердому и решительному выражению его мужественного и умного лица; бронзовый цвет кожи, черные как ночь живые глаза указывали на индейское происхождение, смешанное отчасти с испанской кровью; мрачная меланхолия покрывала его черты; исполняя свою обязанность, он изредка бросал на тех людей, которым служил, может, поневоле, взгляд, полный неумолимый ненависти. Особенно двое из собеседников внушали ему, как казалось, непреодолимое отвращение; они же, со своей стороны, обращались с ним презрительно и с угрозами, иногда и били его; эти негодяи привели его в стан Кильда и считали бедного мальчика своим невольником.

Но он переносил насмешки, угрозы, жестокое обращение молча, безропотно, а кто бы мог заглянуть в его сердце, тот бы содрогнулся — так велика, так беспощадна была ненависть, которую он питал к своим палачам.

Их называли Шакал и Линго.

Читатель, не раз слышавший эти имена, может теперь с ними познакомиться.

Первый прервал молчание капитан, сказав, вероятно, то, что было на уме у каждого, и потому присутствующие отвечали улыбкою.

— Дело было жаркое, — сказал он, — но и на этот раз мы всплыли. Действительно, черт за нас.

— Я всегда подозревал, что он особенно к нам благоволит, — сказал сосед с правой стороны, иронически улыбаясь.

— Еще бы, кажется, мы ему усердно служим, — ответил с убеждением сосед левой руки.

Все четверо захохотали.

— Однако приходилось плохо.

— К черту! — воскликнул сосед с правой стороны, — заботы, пожалуй, кошку убьют; что прошло, то прошло; стоит об этом думать! Вот одна вещь меня тревожит.

— Какая, друг мой Блю-Девиль? — спросил капитан, по-видимому расположенный к нему.

— Я бы желал знать, черт возьми, кто были эти добряки или, лучше, глупцы, пришедшие к нам на помощь в самую отчаянную минуту!

— Это-то тебя тревожит, — сказал сидящий против капитана, — глупо раздражать желчь такими пустяками; хочешь, я тебе скажу, кто они?

— Разве ты знаешь их, Линго? — спросили в один голос все трое.

— Положительно знаю, — возразил он насмешливо, — в этом нет хитрости, они не знали нас, вот и все, иначе бы не пришли на помощь, а пристали бы к неприятелю.

— Этот бес Линго, — сказал капитан, — у него всегда шуточка в кармане.

— Что ж такое? — сказал задорно негодяй, — не прикажете ли плакать? Прошу избавить от замечаний. Нечего сказать, черт побери, в прекрасную страну завел нас капитан: у меня рябит в глазах от великолепных видов, и если мы еще не скоро уйдем из этих дьявольских трущоб, то объявляю всем, что я обращусь в оленя. Предупреждаю, что они говорили по-французски.

— Ну, не злись, Линго, — сказал капитан, — нам всем невесело; ты знаешь, что мы поневоле сюда забрели.