Том 24. Сожженые леса. Тайные чары великой Индии. Вождь Сожженных Лесов. Рассказы из жизни в бразильских степях

Это восхитительное убежище, восьмиугольной формы, было обито толстыми коврами, не пропускавшими холодный воздух. Посредине стоял массивный серебряный брасеро, наполненный тлеющими оливками, и распространял вокруг приятную теплоту; мебель, расставленная в изящном беспорядке, свидетельствовала, что это жилище женщины, впрочем, в этом и не могло быть сомнения.

На висячей койке сидела молодая девушка, вполовину укутанная в дорогие меха; судя по наружности, ей нельзя было дать более шестнадцати или семнадцати лет. Детское простодушие и вместе с тем умное выражение лица делали ее необыкновенно привлекательной; словом — она походила на тех красавиц, которых изображали на полотне Рафаэль и Мурильо в минуту вдохновения; ее большие, задумчивые голубые глаза имели неземное выражение; сквозь тонкую, почти прозрачную кожу просвечивались голубоватые жилки, резко отличавшиеся от длинных, как смоль, волос, спускавшихся густыми кудрями на плечи матовой белизны. Странное меланхолическое выражение в лице придавало ей еще больше очарования.

Увидев Пелона, молодая девушка печально улыбнулась и, протягивая ему свою маленькую ручку, сказала нежным и приятным голосом:

— Очень рада тебя видеть, друг мой, но тем не менее не могу тебя не пожурить за неосторожность, которую ты делаешь, приходя сюда в это время; если мой гнусный тюремщик застанет нас вместе, то тебе не избегнуть жестокого наказания.

— Это правда, сеньорита, — отвечал молодой человек веселым голосом, — но успокойтесь, я не подвергаюсь другой опасности, как той разве, что мое внезапное появление в ваших покоях может показаться вам неприятным.

— Что ты хочешь сказать?

— Сеньорита, капитан Кильд оставил лагерь десять минут тому назад и пробудет в отсутствии, вероятно, несколько часов.

— Ты уверен, что он уехал?

— Вполне, сеньорита: я присутствовал при его отъезде. Вы знаете, — прибавил он, — меня считают за идиота и потому нисколько не остерегаются.

— Бедный Пелон! — произнесла она с чувством.

— Не жалейте меня, сеньорита, — отвечал он с некоторым оживлением. — Эта уверенность — мой оплот; она позволяет мне, как сестру, стеречь вас; настала минута доказать вам мою преданность.

— Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, Пелон, и потому безгранично доверяю тебе. Нас связывает одно горе — несчастье. Но не скрою, что, зная твою непреодолимую ненависть к негодяю, который держит нас обоих в своей власти, я иногда страшусь, чтобы ты не увлекся и не погубил бы себя безвозвратно.

— Не бойтесь и ничего подобного не ждите от меня, сеньорита, — возразил он, тряхнув головой. — Я обладаю двумя драгоценными добродетелями раба: лукавством и благоразумием; несколько раз уже мне представлялся случай бежать; но, как видите, ни разу не воспользовался им.

— И хорошо сделал! Увы, что сталось бы с тобой в этой необозримой пустыне?!

Странная улыбка на минуту осветила бледное лицо молодого человека и придала ему выражение непоколебимой энергии.

— Не эта боязнь остановила меня, сеньорита, — отвечал он гордо, — как ни молод я, но пустыня для меня не имеет тайн: я сын одного из самых знаменитых мексиканских гамбусино, и жизнь моя почти вся прошла в саваннах; давно, если б это только зависело от меня, я бежал бы; был бы теперь подле отца, который терзается моим отсутствием и, быть может, считает меня мертвым.

— Так отчего ж ты не бежал? — спросила с любопытством молодая девушка.

— Отчего?

— Да, отчего, Пелон?

— По двум причинам, сеньорита: я сам себе дал двойной обет.

— Двойной обет? Объяснись: не понимаю тебя.

— Извольте: я поклялся, во-первых, отмстить моим врагам, а во-вторых, не бежать без вас, сеньорита; я не хочу бросить вас на произвол судьбы в руках этих злодеев — вот почему я остался; и как ни благоприятны будут еще случаи бежать, я не убегу до тех пор, пока вы не будете в состоянии следовать за мной.

— Увы! Я в заключении, и бегство для меня немыслимо.

— Кто знает — вы, быть может, сеньорита, ближе к освобождению, чем думаете.

— К чему, милый Пелон, лелеять меня несбыточными надеждами? Я девушка, почти еще ребенок, и не способна прибегнуть к решительным мерам; я могу только плакать и молить Бога помочь мне.

— Поручитесь же Ему, сеньорита, так как это сам Бог посылает вам защитников.

— Где же эти защитники? Ты постоянно мне о них говоришь.

— Подле вас, сеньорита.

— Подле меня я вижу только тебя и Гарриэта.

— Вы плохо смотрите вокруг себя, сеньорита. Вы имеете еще и других друзей, в особенности же одного: решительного и преданного. О нем я уже раз говорил.

— Блю-Девиль! — вскрикнула она, закрывая лицо руками. — О, этот человек пугает меня. Лейтенант капитана Кильда? Одна его наружность приводит меня в ужас.

— Что вам за дело до его наружности, — заметил с оживлением Пелон, — она может быть обманчива; разве вы не знаете, сеньорита, чтобы с волками жить, нужно по-волчьи выть? Если б Блю-Девиль был похож на других людей, он не мог бы быть товарищем этих гнусных разбойников; следовательно, чтобы сойтись с ними, ему нужно было приноровиться к их привычкам и образу жизни.