Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Боже мой, да, почти, — отвечал граф таким же тоном, — индейские вожди ушли к капелле, и это доставило нам свидание наедине.

— Наедине посреди десяти тысяч человек, — сказала донна Розарио, улыбаясь.

— Это лучше всего; каждый занимается своими делами, не думая о других, и мы можем говорить без опасения, что нам помешают.

— Да, — сказала донна Розарио задумчиво, — часто человек особенно одинок среди толпы.

— Разве сердце не обладает великой способностью уединяться, когда ему угодно, с самим собою?

— Разве иногда эта способность не делает нас несчастными?

— Может быть! — отвечал Луи со вздохом.

— Кстати, скажите мне, пожалуйста, — проговорила девушка, стараясь переменить разговор, который становился слишком серьезен, — как это случилось, что в то время, когда я видела вас в Париже, вы находились тогда, если я не ошибаюсь, в блестящем положении, а теперь я встречаю вас так далеко от вашей родины?..

— Увы! Моя история похожа на историю многих молодых людей и может уместиться в двух словах: слабохарактерность и неопытность.

— Да, это слишком справедливо; ваша история похожа на историю почти всех молодых людей и в Европе, и в Америке.

В эту минуту послышался сильный шум. Донна Розарио и граф разговаривали при входе в палатку; они стояли таким образом, что не могли видеть того, что происходило в долине.

— Что это? — спросила молодая девушка.

— Вероятно, до нас долетают отголоски торжества; угодно вам присутствовать при церемонии?

— К чему? Эти крики и этот шум меня пугают.

— Однако мне показалось, что вы просили дона Тадео…

— Это была моя прихоть, — отвечала донна Розарио, — зато она так же скоро прошла, как была задумана.

— Но намерением дона Тадео не было ли…

— Кто может знать намерения дона Тадео? — перебила донна Розарио с заглушаемым вздохом.

— Он кажется очень вас любит, — отважился заметить Луи.

— Иногда я сама так думаю. В другое же время мне кажется, что он с трудом может выносить мое присутствие; он отталкивает меня, мои ласки надоедают ему.

— Странное поведение, — заметил граф, — этот дворянин ваш родственник, конечно?

— Не знаю, — отвечала молодая девушка простодушно, — когда я вспоминаю мои детские годы, я вижу смутный образ молодой и прекрасной женщины, черные глаза которой беспрестанно улыбаются мне, а губы покрывают меня жаркими поцелуями; потом вдруг память отказывается мне служить, память совсем мне изменяет, и тогда, как ни стараюсь я проникнуть в прошлое, припоминаю только дона Тадео, заботящегося обо мне всегда и везде так, как отец заботится о дочери.

— Но, может быть, он в самом деле ваш отец? — заметил граф.

— О! Нет, нет, он мне не отец.

— Почему вы в этом уверены?

— Послушайте, как в сердцах всех молодых девушек, и в моем сердце потребность любить какое-нибудь существо, которое связывало бы меня с жизнью, сильно дает себя чувствовать… Однажды я вдруг заболела тяжкой болезнью, в продолжение которой дон Тадео целый месяц день и ночь не отходил от моего изголовья, ни на минуту не отдыхая. Когда я стала поправляться, дон Тадео, обрадовавшись, что я возвратилась к жизни, потому что он уже опасался потерять меня, улыбался мне с нежностью, целовал мои руки и лоб, словом, обнаруживал сильнейший восторг.

«О! — сказала я ему, когда в голове моей вдруг промелькнула внезапная мысль. — О! Вы мой отец! Один отец может показывать такую преданность к своему ребенку». И бросившись к нему на шею, я спрятала голову на груди его и залилась слезами. Дон Тадео встал; лицо его покрылось смертельной бледностью, черты страшно исказились; он грубо оттолкнул меня и начал ходить большими шагами по комнате.

«Ваш отец, я? — вскричал он отрывистым голосом. — Донна Розарио, вы с ума сошли! Бедное дитя, не повторяйте никогда этих слов; ваш отец умер, мать также умерла, давно, очень давно; я не отец ваш, слышите ли? Не повторяйте никогда этого слова! Я только ваш друг. Да, отец ваш, умирая, поручил вас мне, вот почему я вас воспитываю… я даже вам не родня!» Волнение дона Тадео было чрезвычайно; он говорил еще многое другое, чего я не припомню, потом вышел… Увы! С этого дня я уже ни разу не смела спрашивать его о моих родных.

Наступило молчание. Молодые люди размышляли. Простой и трогательный рассказ донны Розарио сильно взволновал графа. Наконец он заговорил трепещущим голосом:

— Позвольте мне любить вас, донна Розарио. Молодая девушка вздохнула.

— К чему нас приведет эта любовь, дон Луи? — отвечала она с горечью. — К смерти, может быть!

— О! — вскричал Луи с жаром. — Смерть была бы для меня дорогой гостьей, если бы я мог умереть за вас…

В эту минуту несколько человек ворвались в палатку с громкими криками. Движением, быстрым как мысль, граф бросился перед молодой девушкой, с пистолетом в каждой руке. Но точно будто небо хотело исполнить желание, только что им произнесенное: прежде чем Луи имел время оборониться, он упал на землю, пораженный несколькими ударами кинжала. Падая, он заметил как сквозь сон, что два человека схватили донну Розарио и убежали вместе с ней.