Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Нет!.. Нет!.. — вскричал дон Рамон, смутившись от смеха присутствующих.

— Вы думаете, что больше? Очень хорошо. Не будем спорить…

— Я не говорил ни слова! — вскричал сенатор, раздраженный до крайности.

— Стало быть, я солгал! — сказал генерал строгим тоном, нахмурив брови и пристально смотря на старика.

Дон Рамон понял, что сбился с пути и одумался.

— Извините, любезный генерал, — сказал он с самым любезным видом, какой только был для него возможен, — вы совершенно правы; да, в самом деле, я теперь помню, я точно обещал вам прибавить две тысячи.

Пришла очередь генерала изумиться: подобная щедрость сенатора, скупость которого вошла в пословицу, заставила его остолбенеть; он почуял ловушку.

— Но, — прибавил дон Рамон с торжествующим видом, — вы меня не спасли!

— Как это?

— Мы парламентируем; вы тут ни в чем не причиной и наше условие уничтожено.

— А! — сказал дон Тибурчио с насмешливой улыбкой. — Вы думаете?

— Я в этом уверен!

— Ну, так вы ошиблись, любезный друг, и я сейчас докажу вам это… пойдемте со мной; вот неприятельский парламентер переходит через баррикады; через минуту вы узнаете, что, напротив, вы никогда не были так близки к смерти, как теперь.

— Вы смеетесь?

— Я никогда не шучу в серьезных обстоятельствах.

— Объяснитесь же, ради Бога! — вскричал бедный сенатор, весь страх которого вернулся.

— О! Боже мой, это очень просто, — небрежно сказал генерал, — мне стоит только сказать вождю неприятелей — и поверьте, я непременно это сделаю, — что я действовал по вашему приказанию.

— Но это неправда, — перебил дон Рамон с ужасом.

— Я знаю, — отвечал генерал с самоуверенностью, — но так как вы сенатор, мне поверят; вас расстреляют, а мне будет очень жалко.

Дон Рамон был поражен, как громом, страшной логикой генерала и понял, что попал в безвыходное положение, из которого не мог выбраться без выкупа; он взглянул на своего друга, который устремил на него взор безжалостно-иронический, между тем как другие офицеры кусали себе губы, чтобы не расхохотаться. Старик подавил вздох и решился, мысленно проклиная того, кто грабил его таким циническим образом.

— Ну, дон Тибурчио, — сказал он, — это решено, я должен вам две тысячи пиастров и уж конечно заплачу их вам.

Это была единственная дерзость, которую он позволил себе относительно генерала. Но тот был великодушен; он пропустил это слово, оскорбительное для него, и обрадовавшись заключенному договору, приготовился слушать предложение парламентера, которого к нему привели с завязанными глазами.

Этот парламентер был сам дон Тадео.

— Зачем вы пришли сюда? — резко спросил его генерал.

— Предложить вам хорошие условия, если вы захотите сдаться, — отвечал дон Тадео твердым голосом.

— Сдаться! — вскричал генерал насмешливым тоном. — Вы с ума сошли, сеньор!

Он обернулся тогда к солдатам, которые привели парламентера, и сказал:

— Снимите повязку с глаз этого господина… Повязка была снята.

— Видите, — гордо продолжал генерал, — похожи ли мы на людей, просящих помилования?

— Нет, генерал, вы твердый солдат, и войско ваше храбро; вы не просите у нас помилования; мы сами предлагаем вам положить оружие и прекратить эту братоубийственную битву, — благородно возразил дон Тадео.

— Кто вы такой? — спросил генерал, пораженный тоном человека, говорившего с ними.

— Я дон Тадео де Леон, которого ваш начальник велел расстрелять.

— Вы? — закричал генерал. — Вы здесь?

— Да! У меня есть еще и другое имя.

— Жду, чтобы вы мне его сказали.

— Меня зовут Король Мрака.

— Вождь Мрачных Сердец, — прошептал генерал, взглянув на дона Тадео с тревожным любопытством.

— Да, генерал, я вождь Мрачных Сердец, но это еще не все.

— Объяснитесь, сеньор, — спросил генерал, не знавший уже как себя держать перед страшным человеком, который говорил с ним.

— Я вождь тех, которые взялись за оружие для того, чтобы защищать законы, которые вы нарушили таким недостойным образом.

— Сеньор! — сказал генерал. — Ваши слова…

— Строги, но справедливы, — перебил дон Тадео, — спросите ваше благородное солдатское сердце, генерал, потом отвечайте, на чьей стороне право.

— Я не адвокат, сеньор, — отвечал дон Тибурчио с нетерпением, — вы сами сказали, что я солдат и следовательно должен, не рассуждая, повиноваться приказаниям, которые получаю от моих начальников.

— Не будем терять времени на напрасные слова, сеньор; хотите вы положить оружие, да или нет?

— По какому праву делаете вы мне подобное предложение? — сказал генерал, гордость которого возмущалась тем, что он должен вести переговоры не с военным.