Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

Он вышел и очутился лицом к лицу с Валентином.

— Вождь, — вскричал он задыхающимся голосом, — правду ли говорят слуги?

— Да, — холодно отвечал Трангуаль Ланек. Молодой человек упал как бы пораженный громом.

Индеец посадил его на тюк и, сев возле него, взял его за руку и сказал с кротостью:

— Брат мой должен быть мужествен…

— Увы! — вскричал молодой человек с горестью. — Луи, мой бедный Луи, умер, убит! О, — прибавил он с ужасным жестом, — я отомщу за него! Только для того, чтобы исполнить эту священную обязанность, соглашаюсь я жить еще несколько дней.

Вождь посмотрел на него со вниманием.

— Что говорит брат мой? — возразил он. — Друг его не умер.

— О! Зачем обманывать меня, вождь.

— Я говорю правду; дон Луи не умер, — возразил ульмен торжественным голосом, который вложил убеждение в разбитое сердце молодого человека.

— О! — вскричал он, вскочив с горячностью. — Так Луи жив, правда ли это?

— Да, однако ж он получил две раны.

— Две раны?

— Да, но пусть брат мой успокоится; они не опасны, закроются через неделю.

Валентин с минуту почти не верил этому радостному известию.

— О! — вскричал он, бросившись на шею к Трангуалю Ланеку и с неистовством прижимая его к груди. — Это правда, не так ли? Жизнь его не в опасности?

— Нет, пусть успокоится брат мой; одна потеря крови причина оцепенения, в котором он находится; я ручаюсь за него.

— Благодарю! Благодарю, вождь, я могу его видеть, не правда ли?

— Он спит.

— О! Я его не разбужу, будьте спокойны; только я хочу его видеть.

— Ступайте же, — отвечал, улыбаясь, Трангуаль Ланек.

Валентин вошел в палатку. Он взглянул на своего друга, погруженного в спокойный сон, тихо наклонился к нему и запечатлел поцелуй на лбу его, говоря шепотом:

— Спи, брат, я бодрствую.

Губы раненого зашевелились, он прошептал:

— Валентин!.. Спаси ее!..

Парижанин нахмурил брови и, выпрямившись, сказал Трангуалю Ланеку:

— Пойдемте, вождь, и расскажите мне подробно что случилось, чтобы я мог отомстить за моего брата и спасти ту, которую он любит!

Оба вышли из палатки.

Глава XL АРОКАНСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Антинагюэль недолго оставался в бездействии. Как только Бустаменте со своим войском исчез в облаке пыли, он сел на лошадь и в сопровождении всех ароканских вождей переехал через реку. На другом берегу он воткнул копье свое в землю и, обернувшись к индейцу, находившемуся возле него и готовому исполнить его приказания, сказал ему:

— Пусть три токи, ульмены и апо-ульмены соберутся сюда через час; огонь совета будет зажжен на этом самом месте: должно произойти великое совещание. Поезжайте.

Воин пригнулся к шее лошади и поскакал во весь опор.

Антинагюэль осмотрелся вокруг; все вожди вошли в свои палатки, остался только один воин; когда токи приметил его, на губах его обрисовалась улыбка.

Он был высокого роста, с гордой осанкой, с надменным лицом, с пронзительным взглядом, который имел выражение свирепое и жестокое. Ему, казалось, было около сорока лет; на нем был плащ из верблюжьей шерсти, чрезвычайно тонкий, испещренный яркими цветами; длинная трость с серебряным набалдашником, которую он держал в руке, заставляла узнавать в нем апо-ульмена. Он отвечал на улыбку токи многозначительной гримасой и, наклонившись к его уху, сказал с выражением радостной ненависти:

— Когда ягуары дерутся между собой, они приготовляют богатую поживу для андских орлов.

— Пуэльчесы — орлы, — отвечал Антинагюэль, — они властелины другой страны гор и предоставляют гулличским женщинам заботу ткать плащи.

При этом сарказме против гулличей, раздробленного племени ароканского народа, которое более занимается земледелием и скотоводством, апо-ульмен нахмурил брови.

— Отец мой слишком строг в отношении своих сыновей, — сказал он хриплым голосом.

— Черный Олень — вождь страшный в своей нации, — отвечал Антинагюэль примирительным тоном, — это первый из апо-ульменов морской области. У него сердце пуэльчеса и душа моя радуется, когда он возле меня; зачем же его ульмены находятся не в одинаковом расположении с ним?

— Вынужденные жить в постоянных торговых сношениях с презренными испанцами, племя плоских стран оставило копье и взялось за заступ; оно сделалось земледельческим; но пусть отец мой не ошибается: древний дух их породы все еще покоится в них, и в тот день, когда нужно будет сражаться за независимость, они все восстанут, чтобы наказать тех, которые вздумают поработить их.

— Неужели это правда? — с живостью вскричал Антинагюэль, остановив свою лошадь и смотря в лицо своему собеседнику. — Точно ли можно рассчитывать на них?

— К чему говорить об этом теперь? — сказал апо-ульмен с насмешливой улыбкой. — Когда отец мой только что возобновил договор с бледнолицыми?

— Это справедливо, — отвечал токи, пристально посмотрев на индейского воина, — мир упрочен надолго.

— Отец мой мудрый вождь, он все делает хорошо, — ответил тот, потупив глаза.