Том 25. Вождь окасов. Дикая кошка. Периколя. Профиль перуанского бандита

— Ехать! — вскричал Валентин, вздрогнув. — А друг мой?

— Наш брат Луи поедет с нами.

— Возможно ли перевезти его?

— Надо, — решительно сказал индеец, — топор войны поднят против бледнолицых; вожди окасские пили огненную воду, дух зла овладел их сердцами; надо ехать прежде чем они подумают о нас; через час будет слишком поздно.

— Поедем же, — отвечал молодой человек, убедившись, что Трангуаль Ланек знал более нежели хотел сказать, и что большая опасность действительно угрожает им. Он заметил, что вождь, человек непоколебимого мужества, лишился того бесстрастия, которое почти никогда не оставляет индейцев.

Приготовления к отъезду были сделаны с удивительной быстротой. Койка, в которой лежал Луи, была крепко привязана к двум деревянным шестам, к которым припрягли двух лошаков, так что раненый даже не проснулся. Всадники отправились в путь с величайшими предосторожностями.

Таким образом ехали они более часа, не говоря ни слова; огни индейского лагеря мало-помалу исчезли вдали и, путники были вне опасности, по крайней мере, на время. Валентин подскакал к Трангуалю Ланеку, который ехал впереди конвоя, и спросил:

— Куда мы едем?

— В Вальдивию, — отвечал вождь, — там только дон Луи будет в безопасности.

— Вы правы, — сказал Валентин, — но разве мы останемся в бездействии?

— Я сделаю все, чего захочет мой бледнолицый брат; разве я не друг его? Я пойду, куда пойдет он, его воля будет моей волей.

— Благодарю, вождь, — отвечал француз с волнением, — у вас благородное и достойное сердце.

— Брат мой спас мне жизнь, — сказал ульмен с простотою, — эта жизнь уже не моя, она принадлежит ему.

Или вожди ароканские не заметили отъезда чужестранцев, или, что гораздо вероятнее, не захотели преследовать их.

Валентин и его провожатые ехали тихо, задерживаемые раненым, который не мог бы, при такой слабости, в какой он находился, перенести толчки быстрой скачки. К трем часам утра слабые огни, дрожавшие на горизонте и с трудом пробивавшиеся сквозь туман, который в этот час ночи покрывает землю как будто холодным саваном, возвестили каравану, что он приближается к городу.

Через три четверти часа доехали они до садов, окружающих Вальдивию наподобие огромного букета цветов. Караван остановился на несколько минут, чтобы дать вздохнуть лошадям. Теперь уже нечего было опасаться.

— Брат мой знает этот город? — спросил Трангуаль Ланек Валентина.

— К чему этот вопрос? — спросил тот.

— По причине очень простой, — отвечал вождь, — в пустыне я могу и днем и ночью служить проводником моему брату, но здесь в этой деревне белых, глаза мои закрываются; я слеп, брат мой поведет нас.

— Черт побери! — сказал Валентин, смутившись. — В этом случае и я так же слеп как и вы, вождь; вчера я в первый раз въехал в этот город, но, — прибавил он, улыбаясь, — в ту минуту пули свистали в воздухе так назойливо, что я не имел времени осведомляться и спрашивать, куда идти.

— Не беспокойтесь, сенор, — сказал один из слуг, услыхавший этот разговор, — сообщите мне только куда вы хотите ехать, я вас провожу.

— Гм! — отвечал Валентин. — Куда я хочу ехать? Я и сам этого не знаю; все места хороши для меня, только бы друг мой находился в безопасности.

— Извините, сенор, — продолжал слуга, — если бы я осмелился…

— Осмельтесь, осмельтесь, друг мой! Ваша мысль, без сомнения, превосходна, признаюсь, что в эту минуту у меня голова пуста как барабан.

— Зачем, сенор, не пойдете вы к дону Тадео де Леону, моему господину?

— Черт побери! — сказал Валентин с досадой. — Как вы милы, честное слово! Я не еду к дону Тадео по той простой причине, что не знаю где его найти, вот и все!

— Я знаю, сеньор; дон Тадео должен быть в ратуше.

— Справедливо, я об этом и не подумал; но как найти дорогу в ратушу.

— Я провожу вас, сеньор.

— Прекрасный ответ; этот малый преумный; когда же едем мы, друг мой?

— Когда будет угодно сеньору.

— Сейчас! Сейчас!

— В таком случае отправимся, — отвечал служитель.

И караван двинулся в путь. Через несколько минут он въехал на Большую Площадь, прямо напротив ратуши.

Город был мрачен и безмолвен; всюду виднелись следы ожесточенной борьбы: груды разбитой мебели, широкие траншеи, вырытые в земле, выломанные из мостовой камни. Перед ратушей прохаживался медленными шагами часовой; при виде каравана, подъезжающего к нему, он остановился и прицелился.

— Кто идет? — закричал он грубым голосом.

— La patria! — отвечал Валентин.

— Проходите мимо! — отвечал часовой.

— Гм! — прошептал молодой человек. — Кажется, сюда не так легко войти, как я думал; все равно, — прибавил он, — все-таки попробуем. Друг мой, — сказал он вкрадчивым голосом часовому, который стоял бесстрастно перед ним, — у нас есть дело во дворце.

— Вы знаете пароль? — спросил солдат.

— Нет! — откровенно отвечал Валентин.

— В таком случае вы не войдете.

— Мне однако ж нужно войти.

— Может быть, но так как вы не знаете пароля, я советую вам убираться с Богом, а то, клянусь, будь вы сам черт, я не пропущу вас.