Том 27

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

112 МАРКС — ЭНГЕЛЬСУ В МАНЧЕСТЕР

[Лондон], 25 августа 1851 г. 28, Deanstreet, Soho

Дорогой Энгельс!

Прежде всего благодарю тебя за твою статью^{441}. Вопреки всем ужасам, которые ты о ней наговорил, она великолепна и в неизмененном виде поплыла в Америку. Ты замечательно попал в тон для «Tribune». Как только я получу ее первые номера, я тебе их пришлю и с этого момента буду посылать уже регулярно.

Теперь я могу отослать тебе весь груз эмигрантского навоза — и если у тебя в окрестностях имеется знакомый фермер, который нуждается в гуано этих милых птиц для удобрения, то ты можешь устроить выгодное дельце.

Итак, как тебе уже известно, в пятницу, 8 августа, состоялось первое официальное собрание побратавшейся эмиграции, на котором особенно блистали: пресловутый «Дамм» в роли председателя, Шурц, в качестве секретаря, Гёгг, оба Зигеля^{442}, Фиклер, Таузенау, Франк (австрийский филистер), Виллих, Боркхейм, Шиммельпфенниг, Иоганн Ронге, Мейен, граф Рейхенбах, Оппенхейм, Бауэр из Штольпе^{443}, грубиян Людерс, Хауг, А. Руге, Техов, Шмольце (баварский лейтенант), Пецлер, Бёлер, Герке, Шертнер, Гёрингер и т. д.; Кинкель и Штродтман, конечно, тоже. Итак: главные клики: 1. Руге — Фиклер, 2. Кинкель, 3. Таузенау. Между ними независимые литературные бездельники и соглашатели[306]. Основное содержание всего этого лицедейства состояло в следующем: Руге — Фиклер — Таузенау — Гёгг — Зигель — Хауг и т. д. предлагали избрать официальный комитет частью для разоблачения преступлений реакции, частью для представительства эмиграции, а частью для «действия» — агитационного воздействия на Германию. Идиот Руге имел еще при этом заднюю мысль, чтобы признали его полномочия держать связь с Ледрю — Мадзини и чтобы он, таким образом, кроме своего собственного имени, мог предоставить в их распоряжение в качестве армии весь корпус немецких эмигрантов. Напротив, г-н Кинкель (и вместе с ним, кроме его спасителя Шурца и его вонючего биографа^{444}, в особенности Виллих, Техов, Шмольце, Шим-мельпфенниг) был против подобного официального учреждения, отчасти, чтобы не повредить своей позиции по отношению к здешней лондонской буржуазии — так как гульдены имеют решающее значение, — отчасти, чтобы не быть вынужденным в большей или меньшей степени признать Руге перед лицом Мадзини — Ледрю. Уже с самого начала клика Руге — Фиклер была возмущена, увидев зал собрания чересчур переполненным. На тайном собрании они пришли к соглашению пригласить одних лишь «именитых». Но клика Кинкеля привела с собой мелкий люд, чтобы обеспечить за собой большинство голосов.

Заседание открыл генерал Хауг, который прочитал грязную статью из «Lithographische Correspondenz». Одновременно он заявил, что на собрании, наверное, имеются шпионы, что документом могут злоупотребить и т. д. Виллих поддержал это с неослабленным тогда еще пафосом и потребовал от преступников, чтоб они лучше сами назвали себя. В ответ на это поднялся Бауэр из Штольпе (которого я, впрочем, считаю подлинным шпионом) и заявил, что он не понимает добродетельного негодования Виллиха, так как он привел на первое подготовительное заседание редактора «Lithographische Correspondenz» г-на Шейдлера, не встретив возражений. После того как этот инцидент был улажен, Таузенау вносит свое предложение об избрании комиссии, сопровождая это многочисленными патетически-добродушными охами и вздохами — он воображал, будто находится перед венской публикой. Г-н Мейен возражает ему, что он не хочет никаких действий, а лишь добровольных докладов. Тотчас же такие доклады, предварительно сговорившись, вызываются прочесть: Кинкель — об Америке и ее будущем, Оппенхейм — об Англии, Шурц — о Франции, Мейен — о Пруссии. Предложение Таузенау проваливается с треском, и он трогательно заявляет, что, несмотря на свой провал, пожертвует своим справедливым гневом, принеся его на алтарь отечества, и останется в лоне побратавшихся. Но клика Фиклера — Руге тотчас же угрожающе и раздраженно становится в позу обманутых прекрасных душ.

В конце заседания Кинкель подходит к Шабелицу (последний действовал там полностью как наш агент и как очень полезный агент, так как он пользовался доверием всех этих филистеров), называет его честным демократом, объявляет базельскую «National-Zeitung» отличным демократическим органом и, между прочим, справляется о ее финансовом положении. Шабелиц: Плохое. Кинкель: Но разве рабочие ничего не делают? Шабелиц: Они делают все, что мы от них требуем, — они читают газету. Кинкель: Рабочие должны были бы делать больше. Они и нас не поддерживают в той мере, как следовало бы. А Вы ведь знаете, сколько мы делаем для рабочих. Мы делаем все для того, чтобы они стали «респектабельными», Вы ведь понимаете меня, — для того, чтобы они стали «почтенными гражданами». Вот это здорово!