Том 27

В глубоком гневе по поводу потерянных 160 ф. ст. Руге открыл теперь друзьям, что более года тому назад Виллих — Кинкель послали Шиммельпфеннига к Мадзини, представили его в качестве эмиссара и обратились к Мадзини за деньгами для агитационной поездки в Германию. Мадзини дал ему 1000 франков наличными и на 5000 франков своих итальянских облигаций, с условием по истечении года вернуть ему 1000 франков и 2/₃ размещенных им итальянских облигаций. На эти деньги Шиммельпфенниг совершил свою поездку по Франции и Германии. Прошел год, но ни о Кинкеле — Шиммельпфенниге, ни о 1000 франков, ни об итальянских облигациях нет ни слуху, ни духу. Теперь, когда прибыли деньги из Нового Орлеана, Кинкель снова отправил своих посланцев к Мадзини, но не для того, чтобы уплатить долг, а для того, чтобы похвастаться и вступить с ним в союз. Мадзини был слишком деликатен, чтобы напоминать об их долге, но заявил им, что у него имеются свои связи в Германии и что поэтому он не может завязывать новых. Эти господа, рассказывал дальше А. Руге, обратились также к Ледрю-Роллену. Но тут их опередил Руге, и так как Ледрю-Роллен рассматривает уже себя как президента французской республики и готов немедленно повести внешнюю войну, то Руге представил ему Зигеля как главнокомандующего немецкой революционной армией, с которым Ледрю-Роллен завязал стратегическую беседу. Таким образом, и тут Кинкелю — Вил-лиху опять не повезло. После этих разоблачений Руге низость клики Кинкеля — Виллиха предстала в неприкрытом виде пред очами одураченных прекрасных душ. Необходимо было что-нибудь предпринять, а что иного может предпринять Руге, кроме новых комбинаций и перестановок в своем заплесневевшем старом Центральном комитете? Было, таким образом, решено образовать Агитационный клуб — не для дискуссии, а «преимущественно для действий»; заниматься он будет не словами, а делами, и прежде всего предложит единомышленникам вносить денежные средства. Состав: Фиклер, Таузенау, Франк, Гёгг, Зигель, Хертле, И. Ронге, Хауг, Руге. Ты, конечно, сразу узнал измененную группировку: Руге — Ронге — Хауг. Но при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что существенную составную часть клуба представляют: 1) филистеры из Юго-Западной Германии Фиклер, Гёгг, Зигель, Хертле; 2) из Юго-Восточной Германии — Таузенау, Хауг и Франк; что, таким образом, по существу, клуб создан как южногерманский в противовес «пруссакам», и Руге является лишь пуповиной, осуществляющей связь с Европейским центральным комитетом[307]. Они и называют теперь другое общество просто «пруссаками». Этот Агитационный клуб назначил Таузенау своей исполнительной властью и вместе с тем своим министром иностранных дел. Это означало, таким образом, полную отставку Руге как центральной фигуры. Но для того чтобы подсластить эту пилюлю, ему в утешение заявили, что признается его положение в Центральном комитете, его прежняя деятельность и то, что он представляет немецкий народ в истинно германском духе. Это testimonium paupertatis^{445} ты, очевидно, прочел в заметке, помещенной почти во всех английских газетах, в которой Агитационный союз всепокорнейше извещает европейскую публику о своем рождении и зазывает почтенную публику. Но и это удовольствие было для несчастного Руге отравлено: Бауэр — Фиклер выставили неприемлемое conditio sine qua non^{446}, чтобы Руге перестал «писать и распространять по свету свою чепуху».

Прежде чем продолжать рассказ, я должен заметить, что мы представлены в этом общедемократическом союзе, без ведома других, одним бежавшим из Кёльна рабочим, принадлежащим к нашему Союзу^{447}, по имени Ульмер; это — человек, который у нас ведет себя очень спокойно и молчаливо, и мы никогда не поверили бы, что он сможет держать в страхе всю объединенную демократию. Но indignatio facit poetam^{448}, и этот тихий Ульмер обладает, как он мне говорил, «дарованием» легко приходить в бешенство: он дрожит тогда всем телом и кидается вперед, как одержимый. Несмотря на свою тщедушную фигурку портного, он, в качестве лучшего гимнаста в Майнце, проникнут сознанием физической силы и ловкости и, кроме того, — коммунистической верой в свою непогрешимость.