Том 28. Статьи и речи

А во-вторых, и в последних, леди и джентльмены, разрешите мне сказать, что я, так же как и мой друг сэр Эдвард Литтон, чрезвычайно сожалею, что не смогу присутствовать на другом, столь же интересном собрании сегодня вечером. Мне было бы очень радостно увидеть здесь вместо себя манчестерского рабочего и услышать, вместо собственного голоса, его голос, когда он скажет зачинателям этого благородного дела, как он и его собратья отнеслись к широкому признанию, которое они здесь по праву подучили. (Аплодисменты.) Мне было бы радостно услышать от такого человека — на крепком энергическом языке, каким, я это не раз слышал, эти люди выражают свои заветные чувства, — что он знает: книги, собранные здесь для его пользы, подбодрят его в тяжкой жизненной борьбе и работе, поднимут его в собственных глазах, научат его понимать, что капитал и труд не враждебны друг другу, но зависят друг от друга и друг друга поддерживают (крики «браво», аплодисменты) — помогут ему отмести пагубные предрассудки и ложные представления — отмести все, кроме правды. (Аплодисменты.)

Леди и джентльмены, в своей сфере деятельности я уже много лет горячо ратую за распространение знаний среди всех классов и сословий нашего общества (аплодисменты), потому что я верю — так твердо, как вообще способен во что-либо верить, — что чем больше человек знает, тем более смиренно и кротко он возвращается к источнику всяческого знания и проникается великим священным заветом «На земле мир, в человецех благоволение». (Громкие аплодисменты.) Я глубоко убежден, что этот великий завет и те другие мысли, которые, как я сказал, отрадно было бы услышать здесь сегодня из уст рабочего человека, будут возноситься все выше и выше, над стуком молотков, грохотом колес, скрежетом машин и гулом воды, и будут тем явственнее чувствоваться в каждом биении этого большого сердца, чем шире будет известна эта библиотека и чем больше ею будут пользоваться. (Аплодисменты.)

Леди и джентльмены, с большим удовольствием предлагаю резолюцию, которую я вам уже прочитал. (Аплодисменты.)

РЕЧЬ НА БАНКЕТЕ В ЧЕСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА

(Бирмингем)

6 января. 1853 года[236]

Джентльмены, мне трудно, очень трудно выразить, как я признателен вам, а также многочисленным моим друзьям, которых вы здесь представляете, за честь и отличие, коими вы меня почтили. От души заверяю вас, что ни один отдельный представитель широких слоев народа не в силах дать мне столько счастья, сколько дало это свидетельство доброжелательного признания, исходящее непосредственно от самого народа. (Крики «браво».) Я хорошо понимаю, джентльмены, что друзья, преподнесшие мне этот адрес, пристрастны в своем великодушии и относятся к сделанному мною чересчур благосклонно. Но относительно одного общественного класса, представители которого, как я полагаю, тоже участвуют в этом чествовании, я должен сказать следующее: если бы я не мог с чистой совестью заверить их, а также всех, сидящих в этой зале, что все, написанное в моих книгах о рабочем люде, соответствует моему отношению к нему в жизни, я был бы в собственных глазах недостоин ни этого щедрого дара, ни щедрых чувств, какие здесь были выражены, и это событие доставило бы мне не радость, а только страдание. (Крики «браво».) Джентльмены, когда я пытаюсь вызвать в своих читателях восхищение силой духа рабочих людей, их терпением, добротой, благоразумием их нрава, всегда доступного убеждению, и необычайной их отзывчивостью по отношению друг к другу, я делаю это потому, что сам полон восхищения и до глубины души проникнут чувствами, которые пытаюсь внушить другим. (Крики «браво».)

Джентльмены, поверьте, что я принимаю этот поднос и этот перстень подарки, бесценные для меня, а сами по себе столь ценные как образцы искусных изделий этого города, — с большим волнением и с чувством живейшей благодарности. Вы, наверно, помните старые романтические сказки о волшебных кольцах, которые тускнели, когда владельцу их грозила опасность, или с укором сжимали ему палец, когда он замышлял злое дело. Я убежден, что в том маловероятном случае, если мне будет грозить опасность отступиться от принципов, которым я обязан этими знаками вашего расположения, этот брильянт (указывая на подаренный перстень) затуманится в моих лживых глазах и заставит мое вероломное сердце сжаться от боли. Впрочем, я этого нисколько не опасаюсь, а потому спокойно сниму с левой руки свое старое брильянтовое кольцо и отныне буду носить бирмингемский перстень на правой, и прикосновение его всегда будет напоминать мне о здешних добрых друзьях и об этом счастливом часе. (Крики «браво».)