Том 3

— А мне вот хочется по родной землице пройти пешком, — весело отвечал Холмов. — На машине-то я много ездил.

— Смешно же! — возражала Ольга. — Представь себе картину, Холмов. Ты плетешься в этой одежонке рядом с конем по пыльной дороге, как какой-то бродяга. Но тебя же знают в области. Ну, допустим, в лыжной одежде узнать трудно. Но могут же люди распознать в лицо. Зачем же срамиться, Холмов?

— Не вижу в этом никакого срама, — отвечал Холмов. — Да и что в том предосудительного, что пройду по родной земле? Посмотрю белый свет, людей. Давно мне хотелось, ты знаешь, вот так, запросто, не спеша, пройти из станицы в станицу, из хутора в хутор. Хотелось, а вот не собрался пойти. А теперь пойду!

«Боже мой, как он переменился! — думала Ольга. — И глаза стали какие-то веселые и странные, и это его упрямство. Влезла ему в голову глупость, и он обязательно ее совершит. Подумать только, на какой позор идет! Алексей Фомич Холмов, тот самый Алексей Фомич, которого любили и боялись, шагает по дороге, как самый последний босяк, а следом за ним плетется конь под седлом… Ничего себе картинка!»

— Не делай этого, Холмов, — снова просила Ольга. — Что скажут люди? Что они подумают? Пальцем станут показывать, насмешки строить. Опомнись, Холмов. Ты же большой человек. Что скажет Андрей Андреевич, когда узнает? Что подумает о тебе Елена Павловна? А сын? Что скажешь Антону?

— Пусть себе думают что хотят!

— Кому нужно твое упрямство? Никто твою затею не поймет и не одобрит. Даже наша соседка Верочка. — И Ольга посмотрела на Верочку, которая неожиданно появилась на пороге с крынкой молока. — Она знает о твоем намерении идти пешком и тоже не одобряет. Скажи, Верочка? Одобряешь этот странный поступок Холмова?

— Не одобряю, — сказала Верочка, ставя крынку на стол. — И не могу одобрить.

— Почему, Верочка? — спросил Холмов. — Что в этом плохого?

— Я не знаю, что в том плохое и что хорошее. — Она зарумянилась и опустила глаза. — Только не надо ходить пешком, Алексей Фомич. Пешком-то ходить тяжело.

— Слышишь, Холмов? — спросила Ольга.

— Это же очень далеко, — продолжала Верочка. — И дорога трудная. Я знаю, как это далеко. Да вы и за месяц не дойдете. Разве нельзя поехать на машине, Алексей Фомич?

— Ну что, Холмов? — опять спросила Ольга. — Никто тебя не поддержит. Да и кто нынче ходит пешком? Кто шляется с посохом по степи? Разве что, извини, сумасшедшие!

— Зачем же вы так, Ольга Андреевна? — с обидой в голосе спросила Верочка. — Так не надо.

— Затем, милая Верочка, что нормальные люди этого не делают.

— А вот я сделаю! — сказал Холмов и улыбнулся Верочке; та смутилась и ушла. — И прошу, Оля, прекрати эти ненужные разговоры. Ты меня знаешь. От того, что задумал, не отступаю.

— Ну что ж, иди, — сказала Ольга. — А я уеду к Антону.

— Вот и отлично! — ответил Холмов. — Поживи у Антона, понянчи внучат.

Теперь Холмова уже не волновало и не тревожило то, что скажет Андрей Андреевич и что подумает о нем Елена Павловна. А вот с сыном перед уходом из Берегового ему хотелось и повидаться и поговорить.

На другой день Холмов взял такси и уехал в поселок к Антону.

— Знаю, сын, найдутся люди, которые станут меня осуждать, — говорил Холмов. — Поднимут на смех, скажут: чего ради пошел пешком? Кому, дескать, нужно это чудачество? Мог бы, дескать, поехать на машине, не позорил бы ни себя, ни других. Честно скажу: мне не хотелось бы, чтобы обо мне так думал мой сын.

— Не буду так думать, — грустно сказал Антон.

— Значит, одобряешь?

— Я не могу, не имею права, отец, одобрять или не одобрять, — ответил Антон. — В том, что ты задумал, есть много твоего, личного, я сказал бы, сокровенного, что родилось в тебе от раздумий и волнений души, то есть то, что хранится в твоих тетрадях, и тут постороннее вмешательство и чужие советы могут принести лишь пред. Но скажу откровенно: мне нравится, что ты, как бы это выразиться, воспрянул духом, встрепенулся, что ли, и решил совершить это путешествие. Значит, есть у тебя еще и душевные и физические силы, а это — самое главное. Я даже радуюсь за тебя.

— Ну, спасибо, сын! А я ехал к тебе и, веришь, побаивался. Думал, что и ты начнешь осуждать и читать нравоучения. Может, будут какие пожелания? — спросил Холмов, когда они шли к поджидавшему у ворот такси. — Любые твои пожелания приму.

— Одна у меня к тебе просьба: береги себя в дороге, — сказал Антон.

Глава 10

Береговой братья уговорились покинуть на рассвете.

— Всякое доброе дело надобно начинать поутру, — поучал Кузьма, радуясь тому, что завтра они тронутся в дорогу.

— Вот и мы начнем доброе дело утром, — согласился Холмов.

Последняя ночь в Береговом. Месячно, ни ветерка, ни прохладного дыхания с моря. Спать Холмову не хотелось. Он лежал на веранде и видел светлое небо и поднявшуюся над морем луну. Лежал и мысленно представлял себе весь путь от Берегового до Весленеевской. И на карте и в памяти вставали станицы, хутора, тянулись по полям дороги.