Том 3

— Больше всего на свете люблю машину: твоя собственная комната на колесах, свобода — ничего не надо! Что-то умеешь делать — начинаешь уважать себя! — громко и возбужденно заговорил Валерий, еще, видимо, не остыв от злого азарта, испытанного им только что, когда он по краю обочины гнал машину мимо колонны. — Спасибо Алешке за то, что меня научил! Таких парней, как Алешка, мало! Они воевали, они поняли кое-что… А мы, как щенки, тыкаемся в разные углы. Скулим… И суетимся после десятого класса, думаем об удобной, непыльной профессии — зачем сами себе врем, скажи мне? — как через жаркую пелену, доходил до Никиты ныряющий голос Валерия, и Никита, с ожиданием глядя на скольжение фар по мокрому асфальту, хотел ответить ему, но опять, словно в пелене, через вибрирующий рокот мотора дошел голос Валерия: — Ну зачем мне нужно было идти на исторический? Я машину люблю, я, может, прирожденный шофер… Какой из меня историк? Мудрый совет многоопытного папаши! Он мудрый, почтенный, уважаемый, ему стоит одним глазом взглянуть на экзаменационную комиссию — и все в порядке. А я это знал! Многоопытные мудрецы! А Алешка плевал на них! Ты слышишь? Он сильнее их. Он независим. У него есть руки… Своими руками зарабатывает деньги! Вот так надо, вот так. Нет, только так! И об Алешке я все скажу ему. Однажды мы с Алешкой слышали проповедь: «Братья мои, не давайте дьяволу говорить слово божье!» Ты слышишь, Никита, слышишь? Были во Владимире, зашли в церквушку ради любопытства…

«Да, я слышу», — хотелось ответить Никите, но он уже смутно слышал, почти не различал пропадающие слова Валерия, они угасали в нескончаемом гуле, в одновременном шелесте, и он вновь представил, как они приедут, вылезут из машины, постучат в темный дом, как вспыхнет свет в окнах и в дверях появится фигура Грекова в халате, заспанное, удивленное лицо и его встревоженный голос: «Вы? Ночью? Что такое?» А когда он вообразил это и увидел себя и Валерия, стоящими на крыльце перед ничего не понимающим Грековым, пронзительный, срывающийся крик раздался над его ухом:

— Смотри, что он делает! С ума сошел! Видишь, Никита? Ты только посмотри, посмотри!..

И Никита, вздрагивая, выпрямился, открыл глаза. «Дворники» безостановочно скакали по стеклу, белый Поток фар гудевшей сигналами машины упирался в дождь и опадал. И в этой недостигаемой фарами дождливой дали, зигзагообразно виляя, ползли навстречу два огня, вроде в игре загораживая шоссе — то правую его часть, то левую.

Валерий, переключая свет, с силой ударял по кнопке сигнала, говорил ядовито и зло:

— Отстал от колонны и поиграть захотел? Вот чудачок набитый! — И он резко выругался. — Видишь? Умники какие, что они делают ночью! Обалдевают от езды — и давай!

— Не понимаю, что он… — проговорил Никита, всматриваясь в дорогу мимо скачущих «дворников». — Что он? Взбесился?

В то же мгновение два огня сдвинулись, косо поползли вправо, к середине шоссе, затем к краю левой обочины, точно бы снова желая продолжить игру, и тут же выровнялись, освобождая узкий проезд на середине шоссе. Валерий, выругавшись, сигналя ближним и дальним светом, теперь уже беспрерывно ударял кулаком по звуковой кнопке, требуя освободить дорогу. И, видимо услышав эти сигналы, огни толкнулись влево, ровно пошли по своей стороне.

— Ну, не идиотство ли? Не идиотство?.. Не-ет, не на таковского напал. У тебя нервишки, нервишки слабоваты, дурачок милый! — крикнул Валерий. И Никита, пораженный тем, что происходило, увидел совсем рядом желтый, словно ребристый свет приближающихся фар, черные контуры мчавшегося навстречу грузовика. И с холодной пустотой, млеющей возле сердца, и со злостью к этому невидимому человеку за рулем отставшего от колонны грузовика, занятому непонятной, безумной игрой на пустынном ночном шоссе, он чувствовал по неистовому свисту сквозняков увеличенную скорость машины, мелкое дрожание пола под ногами, накаленный гул мотора, оглушающе рвались, пульсировали нахлесты ветра, гремели по железу кузова. И, замерев, уже понимая бессилие и бешенство Валерия, молча наклонясь вперед, он ждал этих секунд, которые нужны были, чтобы проскочить мимо грузовика.

— Вот так! Вот так, милый!.. — опять крикнул Валерий. — Проскочили! Привет! Проскочили!

«Что он?.. Что он?..»

И в ту же секунду ослепительно близкие прямые огни фар вильнули вправо, темная, возникшая в потоке встречного света, заляпанная грязью громада грузовика неуклюже надвинулась сбоку на стекла, бортом загородила шоссе, и Никита, с окатившим все тело холодным потом, еще не успел заметить какой-то сумасшедший жест руки Валерия, изо всех сил выворачивающего руль от неотвратимо чудовищной громады машины, — и с ревом, лязганьем, грохотом это неотвратимо огромное, смертельное ударило, смяло, несколько раз подкинуло его, бросая обо что-то металлическое, жесткое, острое, и среди грохота и рева звучал во тьме крик, как будто черным и багрово вспыхивающим туманом душило его в пустоте:

— …Погибли… Мы погибли… Всё!..

И все кончилось.