Для себя же я решил твердо и свято — и объявил это ему прямо — никогда и ни при каких обстоятельствах не использовать ни грана драгоценной пудры ради земного обогащения, но направить все помыслы мои лишь на то, чтобы извлечь из книги святого Дунстана тайну приготовления Философского камня, и единственно в том случае, если мне когда-либо будет суждено узнать, как осуществляется проекция алой тинктуры для трансмутации в нетленное, реально воскресшее тело, я употреблю ее на это святое действо. На что у Келли лишь презрительно дрогнули уголки рта».
А червь сомнения по-прежнему точил мою душу, отделаться от него я не мог, ведь, в конце концов, сокровища эти приобретены нечестным путем; кроме того, меня мучила мысль, что над реликвиями, похищенными из могилы адепта, наверняка тяготеет тайное проклятье, к тому же у меня самого рыльце в пушку, ведь это я являюсь хоть и невольной, а все же причиной тех давнишних бесчинств ревенхедов. Вот что подвигло меня принести, по крайней мере, обет — употребить попавшие ко мне ценности лишь на цели высокие и благородные. Как только я проникну в тайну алхимического процесса, наши пути с Келли разойдутся сами собой; пусть тогда он, сколько его душе угодно, припудривает «Алым Львом» неблагородные металлы и гребет золото лопатой, чтобы, став богатым как царь Мидас, пропивать его в трущобных борделях с продажными девками, —мне от этого не будет ни жарко ни холодно, равно как и ему оттого, что я в поисках Философского камня преследую совсем иные цели и лишь малую часть пудры использую для дистилляции бессмертия, дабы дожить до «химической свадьбы» с моей королевой, когда Бафомет воплотится в меня и корона вечной жизни увенчает мое двойное чело. Этот «Лев» выведет меня на дорогу к моей высочайшей невесте!»
Интересно, с тех пор как этот бродяга Келли вошел в мой дом и делит со мной и дневную и вечернюю трапезу —при этом он чавкает и рыгает как свинья, —мне с каждым днем все больше и больше не хватает верного лаборанта Гарднера, покинувшего меня.
Много бы я дал, чтобы узнать его мнение об этом приживале, который таю или иначе, несмотря на явную абсурдность такого допущения, напоминает мне бессознательного медиума Бартлета Грина! Не потому ли, подобно сказочному неразменному фартингу, вернулся ко мне этот дар из оскверненной могилы святого?! Не был ли его первым дарителем зловещий Маске, тайный союзник Бартлета Грина, неуловимый посланец судьбы?