Том 3. Ангел Западного окна

— Ну что, дождался наконец, приятель? Исполнились твои дурацкие надежды и душонку твою все же вытряхнули из этого смердящего кадавра? Теперь-то ты готов отправиться на поиски... Гренланда? Тогда вперед!

Но мертвец недвижим. Бартлет Грин грубо пинает своим серебряным башмаком — слоистая короста зловещей экземы стала еще плотней — простертые ноги Джона Ди, и по его лицу проскальзывает недоуменная тень.

   — Ну что ты там прячешься по углам своей гнилой развалюхи! Падаль — она и есть падаль! Вылазь, баронет! Петушок давно пропел... Отзовись! Где ты? Ау!..

   — Я здесь! — отвечает голос Гарднера.

Бартлет Грин вздрагивает. Резко выпрямляется во весь свой гигантский рост, поразительно напоминая бульдога, который, заслышав подозрительный звук, зло и недоверчиво поводит маленькими глазками; глухое ворчанье, которое издает при этом Рыжий, еще больше усиливает сходство.

   — Кто это там голос подает?

   — Я, — доносится в ответ.

   — Что еще за «я»? Мне нужен ты, брат Ди! — недовольно бурчит Бартлет. — Гони этого незваного стража со своего порога. Я ведь знаю, что ты его не приглашал.

   — Что хочешь ты от того, кого не видишь?

   — От тебя мне ничего не надо, с невидимкой я не хочу иметь никаких дел! Ступай своей дорогой и дай нам идти своей!

   — Хорошо. Иди же!

   — Подъем! — кричит Бартлет и трясет покойника. — Во имя богини, коей мы обязаны, вставай, приятель! Поднимайся же, проклятый трус! Бессмысленно притворяться мертвым, если и так мертв. Ночь прошла, все сны уже приснились... И нам с тобой пора прогуляться... Тут, неподалеку... Ну, живей, живей!..

Бартлет Грин склоняется над телом и пробует его поднять своими мощными, как у гориллы, лапами. Это ему не удается. Скрипя зубами, он рявкнул в пустоту:

— Брысь, белая тень! Это нечистая игра!

Но Гарднер как стоял, так и стоит в изголовье Джона Ди, не шевельнув и пальцем:

— Бери его. Я не мешаю.

Подобно апокалиптическому зверю бросается Бартлет на мертвого, но поднять не может.

— Дьявол, до чего же ты тяжел, приятель! Тяжелее проклятого свинца! Постарался же ты, дружище, никогда бы не подумал, что умудришься взгромоздить на себя эдакую прорву грехов. Выходит, недооценил твою прыть... Ладно, молодец, а теперь вставай!

Но труп словно прирос к полу.

   — Сколько же на тебе преступлений, Джон Ди! Это ж надо, столько добра на себя навьючить! Похоже, ты и меня перещеголял! — стонет Рыжий.

   — Тяжел он от непомерного страдания своего! — как эхо доносится от изголовья.

Лицо Бартлета Грина зеленеет от ярости:

   — Ты, невидимый враль, слазь, и я легко его подниму.

   — Не я,— раздается в ответ, — не я, а вы сделали его таким тяжелым... И тебя это еще удивляет?

«Белый глаз» вспыхивает вдруг ядовитым злорадством:

— Ну и оставайся, трусливая каналья, пока не сгинешь здесь! Сам потом, мышкой, прибежишь на запах жаркого. Что-что, а жаркое мы готовить умеем, и ты это знаешь, мой отважный мышонок! Так что милости просим, приходи за наконечником Хоэла Дата, кинжалом, своей игрушечной мизерикордией, малютка Ди!

— Наконечник при нем! —Где?..

Похоже, только сейчас кинжал в правой руке Джона Ди открылся для глаза мясника. Как ястреб бросается он на него.

Отчетливо видно, как пальцы трупа еще сильнее стискивают рукоятку.

Звериный рык мертвой хваткой вцепившегося в свою добычу бульдога...

Белоснежный адепт слегка разворачивает грудь в направлении восходящего солнца — луч, отраженный золотым шитьем розы, падает на Бартлета Грина, и световые волны смывают его...

Снова появляются четверо в капуцинах. Они поднимают тело и бережно перекладывают в металлический крест саркофага. Адепт взмахивает рукой, подавая знак носильщикам, и направляется к восточной стене... Его фигура становится прозрачной, превращается в кристаллически четкий сгусток света; так и уходит эта призрачная траурная процессия — прямо сквозь толстую стену лаборатории, навстречу восходящему светилу...

Какой-то сад... Меж высоких кипарисов, могучих дубов и тисов видны полуразрушенные замковые бастионы. Но разве это Мортлейкский парк? Да, конечно, скорбный силуэт закопченных развалин чем-то напоминает родовое гнездо Ди, но эти цветущие клумбы, пышные заросли кустарника, пламенеющие розы... Да и башни, зубчатые стены укреплений... По сравнению с Мортлейком они, пожалуй, слишком суровы и неприступны. В проломе стены открывается простершаяся внизу зеленая долина, вьется серебряная лента какой-то реки...

Клумба в замковом саду. Здесь и выкопана могила. Матовый крест саркофага опускается в землю.

Пока иссиня-черные могильщики засыпают могилу, адепт, склонившись, производит какие-то странные манипуляции. Подобно заботливому садовнику, обходит кусты роз, что-то подрезая, подвязывая, поливая, окучивая — спокойно, неторопливо, обстоятельно, словно ради этого и явился сюда, а о печальной церемонии уж и думать забыл.