Том 3. Ангел Западного окна

   — Под-чи-нят-ся? — задумчиво протянул Липотин. — Позвольте один совет. Демоны, которые являются на зов, самые опасные, не доверяйте им. Уж поверьте старому... да что там, очень старому и опытному знатоку промежуточных миров, тех самых, что искони неотступно сопровождают... старинные раритеты! Итак, вы, драгоценнейший покровитель, несомненно, званы, ибо победили смерть; к моему немалому удивлению, вынужден признать, что вы не спасовали перед многими искушениями, но потому-то вы все еще и не призваны. Самый страшный враг победителя — гордыня.

   — Благодарю за предупреждение. Откровенно говоря, считал вас на стороне моих противников.

С обычной ленцой Липотин приподнял тяжелые веки:

— Я, почтеннейший, ни на чьей стороне, так как я... мой Бог... я всего лишь... Маске и всегда помогаю сильнейшему.

Невозможно описать то выражение печальной иронии, ядовитого скепсиса, беспредельной тоски, даже брезгливого отвращения, которое исказило иссохшие черты старого антиквара.

— Ну а за сильнейшего вы считаете... — начал я.

— ...на данный момент сильнейшим считаю вас. Только этим и объясняется моя готовность служить вам.

Я смотрел прямо перед собой и молчал. Внезапно он придвинулся ко мне:

   — Итак, вы хотите покончить с княгиней Шотокалунгиной! Вы понимаете, что я имею в виду. Но из этого ничего не выйдет, почтеннейший! Допустим, она одержимая, ну а вы-то сами что... не одержимый? Если вы этого не знаете, то тем хуже для вас. А ведь она из Колхиды, и очень может быть, что среди ее предков по женской линии отыскалась бы и некая Медея.

   — Или Исаис, — деловито констатировал я.

   — Исаис — ее духовная мать, — так же четко, нисколько не удивившись моей осведомленности, подкорректировал Липотин. — И вы должны очень хорошо различать два этих аспекта, если хотите победить.

   — Можете быть уверены: я буду победителем!

   — Не переоценивайте себя, почтеннейший! Всегда, с сотворения мира, поле боя оставалось за женской половиной рода человеческого.

   — На каких скрижалях записано это?

   — Будь это иначе, мир сей давным-давно перестал бы существовать.

   — Какое мне дело до мира! Или я не рыцарь копья?

   — Но тот, кто покорил копье, отверг лишь половину мира;

ваша фатальная ошибка, дорогой друг, состоит в следующем: половина мира — это всегда весь мир, если его думают завоевать вполсилы, вполволи.

   — Что вы знаете о моей воле?

   — Много, очень много, почтеннейший. Или вы не видели Исаис Понтийскую?

Взгляд русского с такой насмешливой уверенностью подкарауливал меня, что на моем лице сразу проступил предательский румянец. Укрыться от этой едкой иронии было некуда, по крайней мере мне, так как я внезапно с какой-то роковой неизбежностью понял: Липотин читает мои мысли. А что, если он перелистывал мое сознание и во время нашего совместного пребывания у княгини или по пути в Эльзбетштейн? Вид у меня, наверное, был как у напроказившего школьника.

— Не правда ли? — хохотнул Липотин с интимно-грубоватой непосредственностью домашнего врача.

Я пристыженно отвернулся и покраснел уже до ушей.

— Этого еще никто не избегнул, мой друг, — продолжал Липотин каким-то странным монотонным полушепотом, словно засыпая, — тут малой кровью не отделаешься. Сокровенное на то и сокровенное, чтобы кутаться в покровы тайны. Женщина — вездесущая, всепроникающая реальность этого мира — обнаженной пылает у нас в крови, и где бы мы с ней ни сошлись один на один в страшном поединке, первое, что мы делаем, — это раздеваем ее, в воображении или на самом деле, уж кто как умеет. На приступ идут с обнаженным клинком, другого способа победить сей мир нет.

Я попробовал уклониться:

   — Вы много знаете, Липотин!

   — Очень много. Что есть, то есть! Даже слишком, — ответил он по-прежнему как во сне.

Ощущая потребность стряхнуть с себя тот внутренний гнет, который словно навязывали мне липотинские речи, я не выдержал и громко сказал:

   — Вы думаете, Липотин, я отвергаю княгиню. Нет, мне только хочется ее понять, понять до конца, вам ясно? Прочесть, вникнуть, так сказать, в ее содержание, познать... И если уж продолжать в неумолимо прямом библейском стиле: я хочу с ней разделаться — разделаться и покончить!

   — Почтеннейший, — вздрогнул, словно приходя в себя, Липотин и, поспешно раздавив догоревшую до мундштука сигарету, захлопал глазами, как старый попутай, — вы все же недооцениваете эту женщину. Даже если она выступает под

маской черкесской княгини! Не хотел... ох, не хотел бы я оказаться в вашей шкуре. — И, смахнув с губ табачные крошки, с видом Хадира, вечного скитальца, отрясающего прах земной, он внезапно выпалил: — Кстати, если вы с ней действительно «разделаетесь», то не льстите себя надеждой, что тем самым отделаетесь от нее — вы лишь сместите место вашего поединка в те зыбкие пространства, где преимущество будет не на вашей стороне, ибо оступиться там из-за плохой видимости во сто крат проще, чем на земле. Кроме того, здесь вы встанете как ни в чем не бывало и пойдете дальше, но горе тому, кто оступится «там»!