Потом вдруг загремели запоры на окованных железом дверях, и вошел надзиратель с двумя стражниками. Замки, которыми цепи крепились к вмурованным в стену кольцам, были отомкнуты, и распятый как подкошенный во весь рост рухнул на каменные плиты.
— Ну вот, и еще шесть часов минуло, мастер Бартлет! — с издевкой
осклабился надзиратель.— Ничего, скоро у вас будут качели получше. Еще разок покачаетесь на этих, уж коли вам это доставляет такое удовольствие, ну а уж потом, как Илия Пророк, взлетите на огненной колеснице до самого неба. Вот только сдается мне, что повезет она вас прямехонько в колодец святого Патрика, где вы и сгинете на веки вечные!
Удовлетворенно ворча, Бартлет Грин дополз на своих вывернутых в суставах конечностях до охапки сена и ответил с твердостью необыкновенной:
— Давид, ты, благочестивая падаль в обличье тюремщика, истинно говорю тебе, еще сегодня будешь со мною в раю, если только моя милость соблаговолит тронуться в путь не мешкая! Но: оставь надежды всяк туда входящий, ибо там все будет совсем по-иному, чем ты себе воображаешь в своей жалкой папистской душонке! Или, может быть, чадо мое возлюбленное, мне сейчас на скоруюруку крестить тебя?!
Я видел, как стражники, эти здоровые грубые парни, в ужасе осенили себя крестным знамением. Надзиратель отшатнулся в суеверном страхе и, сложив пальцы в древний ирландский знак от дурного глаза, крикнул:
— Не смей смотреть на меня своим проклятым бельмом, ты, исчадие ада! Мой покровитель, святой Давид Уэльский, именем которого я наречен, знает меня еще с пеленок. Он отведет от своего крестника и злой наговор, и сглаз!
И все трое, спотыкаясь, бросились к дверям, сопровождаемые бешеным хохотом Бартлета Грина. На полу осталась коврига хлеба и кувшин с водой.
На некоторое время воцарилась тишина. В камере стало светлее, и я смог наконец разглядеть лицо моего товарища по несчастью. Его правый глаз мерцал какой-то призрачной, молочно-опаловой белизной. Этот неподвижный взгляд, казалось, жил сам по себе, созерцая недоступные бездны порока. Это был взгляд мертвого, который, умирая, встретился глазами с дьяволом. Слепой белый глаз...
Здесь начинается целый ряд опаленных страниц. Текст изрядно подпорчен, тем не менее логика повествования прослеживается достаточно ясно.
— Вода? Мальвазия это! — пророкотал Бартлет и, зажав в локтевом суставе тяжелый кувшин, припал к нему с такой жадностью, что я невольно вздохнул о тех нескольким глотках, которые по праву принадлежали мне, тем более что меня очень томилажажда. — Вот это попойка! Ук... я никогда не знал, что такое боль...