Том 3. Ангел Западного окна

А Липотин тем временем продолжал болтать, перескакивая с одного на другое, причем понять, говорит ли он серьезно или шутит, было, как обычно, невозможно; я ждал, но, очевидно, напрасно: о княгине Шотокалунгиной он не обмолвился ни

разу. Повернуть же нашу беседу в нужную мне сторону не давало какое-то необъяснимое смущение, наконец я не утерпел и, заваривая чай, впрямую спросил, какую цель преследовал он, указывая княгине на меня как на владельца редкого оружия, которое он мне якобы продал.

— Да? А почему бы мне вам было его и не продать?— невозмутимо осведомился Липотин.

Его тон сбивал меня с толку, и я несколько повысил голос:

— Вы что же, не помните, что никакого наконечника копья — ни старинной, ни современной, ни русской, ни персидской, ни бог весть какой еще работы — вы мне не продавали?! Думаю, вы и сами преотлично знаете, что никогда...

Он перебил меня все так же невозмутимо:

— Само собой разумеется, почтеннейший, копье я продал вам.

Полузакрыв веки, он старательно приминал пальцами табачные волокна своей сигареты. Весь его облик был сама невинность.

Я так и подскочил:

   — Что за шутки, Липотин! Ничего подобного я у вас никогда не покупал. И даже не видел в вашей лавке чего-либо напоминающего это оружие! Не представляю, как можно так ошибаться!

   — Вы уверены? — вроде бы даже с ленцой протянул Липотин. — Ну, в таком случае я продал вам это копье когда-то давно.

   — Никогда! Ни раньше, ни позже! Да поймите же вы наконец! Давно! Что значит «давно»?! Собственно, мы с вами и знакомы-то с полгода, не больше, и уж поверьте, шесть месяцев — это не срок, тут моей памяти как-нибудь достанет!

Липотин глянул на меня исподлобья:

   — Сказав «давно», я имел в виду — в прошлой жизни, в другой инкарнации.

   — Простите, в другой?..

— В прошлой инкарнации, — спокойно повторил Липотин. Я счел это за неудачную шутку и, подстраиваясь под его тон, саркастически воскликнул:

— Ах вот оно что! Липотин промолчал.

А поскольку ничего вразумительного на интересующий меня вопрос он так и не ответил, я попробовал с другого конца:

— Впрочем, могу только благодарить вас за знакомство с дамой, которая...

Он кивнул.

Я продолжал:

   — Вот только мистификация... Вы, разумеется, никак без нее обойтись не могли, но я из-за вашей милой шутки оказался, к сожалению, в весьма щекотливой ситуации. В общем, мне бы хотелось помочь по мере моих возможностей княгине Шотокалунгиной найти это оружие...

   — Да, конечно, тем более что оно у вас! — с убийственной серьезностью заявил антиквар.

   — Липотин, с вами сегодня положительно невозможно разговаривать!

   — Но почему же?

   — Нет, это уж слишком — обманывать даму, утверждая, что у меня есть какое-то оружие...

   — ...которое вы получили от меня.

   — Послушайте, как только вы еще раз скажете...

   — ...что это было в прошлой инкарнации? Очень может быть! Хотя... — И Липотин, изобразив на лице глубокое раздумье, пробормотал: — Века перепутать совсем нетрудно.

Да, сегодня с ним серьезного разговора не получится. В душе я начинал уже злиться. Ну что ж, делать нечего, придется подлаживаться под него, и я, сухо усмехнувшись, сказал:

   — Жаль, что я не могу отослать княгиню Шотокалунгину в прошлую инкарнацию за этой редкостью, о которой она так страстно мечтает!

   — Почему же нет? — спросил Липотин.

   — Боюсь, у княгини ваши столь удобные и столь глубокомысленные отговорки вряд ли найдут понимание.

   — Не скажите! — Липотин усмехнулся. — Княгиня — русская.

   — Ну и?..

   — Россия молода. Даже очень, как считает кое-кто из ваших соотечественников. Моложе вас всех. Но в то же время ее история уходит корнями в глубокую древность. Что бы мы ни делали, ни у кого это не вызовет удивления: можем хныкать, подобно детям, или, подобно восточным седобородым мудрецам, погрузиться в свои мысли и не заметить, как пролетели века...

Ну, это мы уже слышали. И я не удержался, чтобы не поддразнить его:

— Как же, как же, ведь русские — это богоизбранный народ. Липотин по-мефистофельски ухмыльнулся:

— Возможно. Ибо вы-то уж точно от дьявола. Впрочем, все мы составляем единый мир.

И вновь возобладало во мне желание поиронизировать над

этим застольным философствованием, национальной болезнью русских:

— Мудрость, достойная антиквара! Предметы старины, не важно, какой эпохи, оказавшись в руках современных живых людей, свидетельствуют о бренности пространства и времени. Лишь мы сами привязаны к ним...

Моим намерением было и дальше без разбора нагромождать подобные банальности, чтобы поток моей болтовни перехлестнул его затертые, обветшалые философемы, однако он, усмехнувшись, прервал меня каким-то клюющим движением своей птичьей головы:

— Ну что ж, антиквариат действительно многому меня на учил. Кстати, самая древняя из всех известных мне антикварных редкостей — это я сам. Собственно, мое настоящее имя — Маске.

Нет слов, чтобы описать ту оторопь, которая нашла на меня. На мгновение мне показалось, что моя голова превратилась в какой-то сгусток тумана. С большим трудом унял я вспыхнувшее во мне волнение до уровня вежливого удивления и спросил: