Том 3. Бабы и дамы. Мифы жизни

Но сперва – маленькое отступление. Общество, куда я сейчас поведу за собою читателя, – средняя купеческая среда: та самая среда, которую сорок лет тому назад, под впечатлением первых драм Островского, прозвали «темным царством» и в которую с тех пор будто бы лились и льются злоисцеляющие «светлые лучи». В последнее время русский литератор как-то откачнулся от этой среды. Думает ли он, что уж слишком много сделано в ее области Островским и что заниматься ею после знаменитого драматурга значит – затягивать старые песни на новый современный лад? Очень ли уж ярко и соблазнительно сверкают новые типы миллионного молодого купечества, так что избалованному их обилием автору нет охоты спускаться с эффектных верхушек денежного мира в темноватые норки, где живут, наживаются и проживаются тысячники? Мирок этот забыт, и скажу больше: забыты и прощены, за давностью, самые пороки, кипевшие в «пучине» московской, когда А. Н. Островский навел на нее свой обличительный фонарь. Безобразия, разврат, хамство так называемой «коммерческой аристократии» вызвали в московском общественном мнении даже некоторую реакцию в пользу старинного купца с Таганки и Якиманки. Он-де был Кит Китыч, но – семьянин. Являясь домой в пьяном виде, он увечил чад и домочадцев, но не привозил с собою француженок от Омона. Он запирал свою дочь в терем, чтобы она не перемигивалась с офицерами, но разве это не лучше, чем предоставить свою дочь ad libitum[28] всем офицерам всех видов оружия? Он бил благороднейшего мздоимца Василиска Перцова и платил за побои воздаяние. Но ведь и это безобразие не хуже, чем самому получать пощечины от Василисков Перцовых и в воздаяние иметь лишь удовольствие видеть, как автор пощечины, в присутствии благоговеющих лакеев «Эрмитажа», аристократически моет свои белые руки, оскверненные «прикосновением к купеческой морде», что доподлинно проделал однажды некий г. Щодро Мордвин. Все это более или менее справедливо. Но мне думается, что снисходительная пословица «не так скверен черт, как его малюют» еще не исключает того положения, что черт все-таки скверен. И если порок среднекупеческого общества померк в сиянии пороков коммерческой аристократии, я не нахожу в этом резона ставить первое в пример второй: в разном виде, но друг друга стоят. А что до семейственной и патриархальной простоты, которую ставят этому обществу в главную заслугу его защитники, то – где же вы найдете более упрощенные семейные формы и отношения, чем во «Власти тьмы» Л. Н. Толстого? Однако вряд ли кто таким формам и отношениям позавидует. И вот всякий раз, как случай забрасывал меня в глубину московского средне-купеческого общества, мне приходилось на первом же шагу вступать либо в старую отрыжку Кит Китычей – с одной стороны Большовы, Коршуновы, Гордеи Торцовы, с другой – угнетенные Митеньки, сумасшедшие Купидоши, трепещущее чувство в образе Любови Гордеевны и жалкая пьяная правда по следам Любима Торцова; либо – прямым путем – именно во «Власть тьмы». Такова и настоящая история.

Доверительница моя – дочь человека, действительно, весьма почтенного. Я наводил точные справки. Никто не сказал мне дурного слова ни о семейной, ни о торговой порядочности этого купца: «старого завета папаша» – кремешок, но с теплою искоркой внутри, под суровою личиной судьи-патриарха. Уступая веянию прогресса, он отдал дочь в пансион русской мадам на французский манер, где, подобно Липочке Большовой, девочка «проявила способности» – обучилась играть на фортепиано и танцевать. Когда девушка заневестилась, ее взяли из пансиона в ожидании, какой на ее долю достанется Подхалюзин. Является жених – старший приказчик большой серебряных дел фирмы. Сватовство это так типично, что я расскажу о нем, хотя оно и не имеет прямого отношения к дальнейшим событиям. Девушку заставили играть на фортепиано. Едва она села к инструменту, под нею сломался табурет, и она упала…

«Свадьбе не бывать», – думает она и видит, что бледен жених, бледен отец, бледны все – у них та же мысль: «Не к добру это… разойдется свадьба».

Однако ударили по рукам.

– Поцелуйте меня, – просит жених, оставшись с невестой наедине.

– Хорошо, что я его тогда не поцеловала! На третий день приехал он к нам, заперся с папашей в кабинете и выходит потом – весь в слезах… разошлась свадьба. Так бы я и осталась «оцелованная»!..

Разошлась же свадьба таким путем. Когда жених сказал своему хозяину, что намеревается жениться, тот воскликнул, даже не дослушав:

– Жениться хочешь? И отлично. Только женишься ты не на этой там своей, – как бишь ее? – а у меня для тебя давно припасена невеста.