Том 3. Бабы и дамы. Мифы жизни

И выводит за руку свою старшую дочь. Против хозяйской воли приказчик не посмел идти, к тому же за прежнею невестой ему давали десять тысяч, а хозяйская дочка приносила с собою стотысячное приданое да еще богатые перспективы в будущем, – женился, хоть и сквозь слезы… И так все это было ясно, понятно и в порядке вещей, что на изменившего жениха даже не обиделись ни брошенная невеста, ни ее семья: что же делать? хозяин не велел, – значит, не судьба. Невеста (жених ей не очень нравился) плакала лишь об одном:

– Господи! какая пройдет обо мне слава по купечеству, что от меня жених отказался…

Нашелся другой искатель ее руки – настоящий герой нашей истории, тоже старший приказчик очень крупной фирмы, торгующей меховым товаром. Хватил немножко образования. На невесту произвел впечатление тем, что «все смеются, зубы скалят, а он смотрит этак серьезно, пристально, даже с суровостью». Мог говорить по-умному. Однако – из-за приданого торговался, как Шейлок, прося накинуть две тысячи на обещанные десять; а то разойдется дело.

– Папаша, дайте ему двенадцать тысяч! – молит дочь.

– Голубушка, мне не денег жаль, а тебя: какой же он будет тебе муж, если способен отказаться от тебя из-за двух тысяч?

– Дайте, папаша; все равно – видно, уж такая моя судьба. А мне будет очень срамно, если разойдется и вторая моя свадьба!

Внезапно жених подался на великодушие: согласился на десятитысячное приданое. Приписали это его влюбленности, но впоследствии ларчик открылся иначе: изобретательный молодой человек сватался разом к трем невестам и, когда его драгоценную особу нигде не оценили дороже восьми тысяч, женился на той, за которою давали десять.

Стали жить – и довольно ладно. Торговая репутация молодого была хороша: он славился знатоком меха, человеком честным, энергичным, исполнительным. Тесть – не слишком довольный, что зять его – человек подвластный, да еще служит конкурирующей фирме, – дал ему средства устроить самостоятельный магазин на деньги жены и ссуду под вексель. Кроме того, выдавал дочери ежемесячно сто рублей на булавки. Кроме скупости, молодая не примечала за мужем особых недостатков: деньги у нее он отбирал, а выдавал на содержание дома по рублю в день и требовал, чтобы стол был первого сорта.

– Если, бывало, бифштекс ему не по вкусу, заберет его с тарелки, да и пустит мне в лицо через стол. Суп не понравится – супом плюется…

– Вы называете это – «не было особых недостатков»?

– Что же? у других хуже бывает… Тогда он меня, по крайней мере, не бил…

С течением времени к скупости прибавилась странная жестокость – сперва по отношению к посторонним: мальчиков в своем магазине молодой купец бил за каждую, даже самую ничтожную вину с такою свирепостью, что они убегали один за другим, а жена трепетала:

– Не миновать нам беды – попадем под суд.

– Эка важность, что бью! – оправдывался муж: – Меня самого били… и не так еще! вот и вышел человеком…

Пугала окружающих не самая наклонность купца к бойлу – «всех их били, и все вышли людьми» – но, что он бил не спокойно, – не для наказания, – зверел, нанося удары… В полном своем ужасе развернулась его разнузданность на руку, когда подросли и стали учиться дети. Не зная по-латыни ни одного слова, отец вздумал репетировать сынишку-гимназиста.

– Как же это он ухитрялся?

– А он когда-то начинал учиться по-французски, – так буквы помнил. Спрашивает, бывало, у Коли слова и смотрит на первую букву, так ли начинается слово, как Колька ответит. Стол?.. Если Колька ошибается, скажет вместо «mensa», положим, «mensis» – отец не замечает: хорошо! молодец!.. Но, если бы он ошибся в первой букве – ну, обмолвился бы хоть «tensa» или «pensa», – у отца сейчас же наливаются кровью глаза; так-то ты учишься, мерзавец? Ремень в руки – и пошло живодерство.

А мы еще смеемся над горбуновским анекдотом, как купец выдрал сынишку за «Софонизбу», почитая ее за неприличное слово! Впрочем, я знал барышню, которая на вопрос, что поделывает ее сестра-курсистка, важно отвечала:

– Изучает какую-то Спинозу… должно быть, очень мудреная болезнь, потому что давно уже изучает…

«Детоубийство по мелочам» вызывало резкие сцены между родителями, кончавшиеся тем, что освирепелый муж колотил и жену. Но у жены были защитники – братья, жившие в том же доме, через лестницу, и ради них семейный палач немного сдерживался. Чтобы ускользнуть от вмешательства жены и необходимости колотить ее, а потом иметь неприятные объяснения с шурьями, жалкий, одичалый человек придумал систему келейных наказаний. Запрется в кабинете и порет мальчишку:

– Я с тебя шкуру спущу, а если крикнешь, спущу и другую, и третью, – не беспокой маму.

Однажды, на шестой день после родов, лежа в постели, жена слышит далекое мычание, отчаянное, но ничего общего не имеющее с человеческим голосом.

– Что это? – в испуге спрашивает она дочь, сидящую у ее кровати.

– Ничего, мамаша… так что-то на улице… Но потом пришлось сознаться:

– Коля принес из гимназии двойку, и папаша его третий день порет…

Родильница вскочила с постели и босиком побежала выручать сына, забывая, какой опасности себя подвергает…