Том 3. Менестрель. Поэмы

Твои поцелуи похожи на розу,
Которая ветром прижата к другой.
Твои поцелуи похожи на грезу,
На грезу о жизни какой-то иной…

Лобзанья твои исступленно лазурю

(Для самоубийцы пленителен гроб…)
Твои поцелуи похожи на бурю!
На бездну! на хаос! на зной! на потоп!

О, если б…

О, если б ты могла услышать,
Что говорит моя душа, —
Высокий дух твой стал бы выше,
И ты б затихла, не дыша!

О, если б ты могла увидеть,

Какие в сердце спят края, —
Ты позабыла б об обиде,
Какую причиняю я!

О, если б ты могла почуять,

Как я безгрешен, несмотря
На все грехи, — меня целуя,
Ты б улыбнулась, как заря!

Триолет («Она сидит мечтанно над рекой…»)

Она сидит мечтанно над рекой,
Смотря в ее синеющие глуби,
Вдыхая упоительный левкой.
Она сидит часами над рекой,
Зачерпывая изредка рукой
Ее воды и воду чуть пригубив.
Она сидит, вся в грезах, над рекой,
Любя ее ласкающие глуби.

Терцина-колибри

В твоих губах есть тайный уголок,
Исполненный неизъяснимой сласти,
Где ток бежит от головы до ног.

Изнемогая от избытка страсти,

Лианой приникаешь ты к груди, —
И если я в твоей покуда власти —

В моей, в моей ты власти впереди!

1919

«Каприз изумрудной загадки»

Под обрывом у Орро, где округлая бухта,
Где когда-то на якорь моторная яхта
  Ожидала гостей,
Под обрывом у замка есть купальная будка
На столбах четырех. И выдается площадка,
  Как балкон, перед ней.

К ней ведут две аллеи: молодая, вдоль пляжа,

От реки прямо к морю, — и прямее, и ближе, —
  А вторая с горы.
Эта многоуступна. Все скамейки из камня.
В парке места тенистее нет и укромней
  В час полдневной жары.

Я спускаюсь с откоса и, куря сигаретку,

Крутизной подгоняем в полусгнившую будку
  Прихожу, и, как дым
Сигаретки, все грезы и в грядущее вера
Под обрывом у замка, под обрывом у Орро,
  Под обрывом крутым.

Прибережной аллеей эластично для слуха

Ты с надменной улыбкой приближаешься тихо
  И встаешь предо мной.
Долго смотрим мы в море, все оветрены в будке,
Что зову я «Капризом изумрудной загадки»,
  Ты — «Восточной страной».

А когда вдруг случайно наши встретятся очи

И зажгутся экстазом сумасшедшие речи, —
  Где надменность твоя?
Ты лучисто рыдаешь и смеешься по-детски,
Загораешься страстью и ласкаешься братски,
  Ничего не тая.

А потом мы уходим, — каждый разной дорогой,

Каждый с тайной тревогой, упоенные влагой, —
  Мы уходим к себе,
И, опять сигаретку раскурив, я не верю
Ни бессмертью, ни славе, ни искусству, ни морю,
  Ни любви, — ни тебе!..

Поэза новых штрихов

— Выпьем за наших любимых-ненавистных! —

сказал мне как-то Бальмонт