Том 3. Non-fiction

Илья Кормильцев — это, без преувеличения, человек-эпоха. И человек, переживший свою эпоху. Автор текстов легендарной группы «Наутилус Помпилиус» (а также «Урфин Джюса» и Насти Полевой), песни которой оказались «попаданием в десятку» для миллионов советских и постсоветских подростков. И поэт, оставшийся поэтом даже после того, как «Наутилус» распался. Переводчик, познакомивший нас с целым миром западной альтернативной культуры: Ирвин Уэлш и Чак Паланик, Брет Истон Эллис и Ник Кейв, Ричард Бротиган и Уильям Берроуз выходили и выходят в России в переводах Кормильцева. И главный редактор самого радикального российского издательства «Ультра. Культура», выпускающего самые эпатажные образцы отечественной и зарубежной прозы и поэзии и регулярно при этом нарывающегося на скандалы, вплоть до судебных процессов…

Недавно Илья Кормильцев приезжал в Киев для выступления в рамках поэтического фестиваля «Киевские лавры». К сожалению, тогда нам не удалось с ним пообщаться, но Илья Валерьевич охотно согласился ответить на наши вопросы по электронной почте.

Светлана Евсюкова

СЕ:

Что для Вас значили 1980-е годы? Какие самые яркие воспоминания связаны с этим временем?

ИК: Это было кошмарное время. Время больших иллюзий, которые уже тогда осознавались как иллюзии. Я имею в виду не только СССР, рейганомика и тэтчеризм были ничем не лучше перестройки. И в то же время было понятно, что людей, бегущих за этими миражами, не остановить. Они тебя раздавят — и будут правы. Слишком много сока и сил выжала холодная война из ее основных участников. Средний человек — ничтожное, трусливое животное — не в состоянии так долго играть в космические игры. Это было время, когда страх бомбы сменился страхом толпы. Когда стало понятно, что будущего не будет.

СЕ: Как Вы считаете, востребованы ли сейчас в России ценности, которые принесла в страну «эпоха перемен» 1980-х годов?

ИК: Тут нужно провести черту между ценностями декларируемыми и ценностями подразумеваемыми. Если говорить о подразумеваемых ценностях, то они торжествуют: охлократия, криптофашизм, стяжательство, животная тупость и равнодушие переживают время расцвета. Декларируемые ценности? Кому интересны увядшие цветы и вчерашние газеты, кроме кучки умалишенных?

СЕ: Какие главные, по Вашему мнению, события произошли за прошедшие 20 лет? Насколько они изменили страну, людей?

ИК:

Главным во всем мире было крушение Великих проектов модерна, в результате которых человечество утратило родовой смысл существования. В результате этого мир сейчас — жалкое ничтожное место, внутренне готовое к своей гибели и тайно осознающее ее заслуженность. В России сила этого удара и его острота была наибольшей, но ни один регион (за исключением, возможно, Латинской Америки) не остался незатронутым. Средний человек не изменился внутренне, но утратил необходимость тяготиться своим состоянием. Впрочем, это только начало — все самое интересное еще впереди.

СЕ: Как Вы думаете, о чем бы пел сейчас Виктор Цой, если бы он остался жив?

ИК: Кто его знает? Если строить предположения, проводя аналогии с теми его сверстниками, кто продолжают петь и сейчас: БГ, Кинчевым, Шевчуком, Бутусовым, — то приходится цинично заключить, что ему повезло больше, чем им. В творческом смысле, по крайней мере. А если правда то, что боги забирают первыми тех, кого любят больше всего, то и не только в творческом.

К сожалению, мало кому из поколения Цоя удалось сохранить нерастраченным чувство времени и метафизическую энергию. Нет никаких оснований предполагать, что сам Цой стал бы исключением. Не будет преувеличением сказать, что живость народной любви к Цою есть прямое следствие того, что сам он мертв и к Суркову может явиться только в виде привидения — верхом на мотоцикле, с черными крыльями летучей мыши за спиной и фосфоресцирующими глазами.

СЕ: В чем Вы полагаете Ваше нынешнее предназначение в современной России?