Том 3. Non-fiction

ИК: Ну посмотрим, посмотрим, Евгений. Но мне кажется, что даже этих школьниц бы шокировало, если бы, например, первое лицо государства с экрана телевизора обратилось с пятиминутной речью по какому-либо политическому поводу, состоящей исключительно из трехэтажного мата. Они бы подумали, что они сошли с ума. То есть даже они, используя этот язык повседневно, понимают, что у него до сих пор есть свои ограничения, до сих пор есть места, в которых он не может быть произнесен, ситуации, в которых он не может быть произнесен. И в силу того, что таких ситуаций стало меньше, чем их было 15–20 лет назад, когда эти нормы, когда эти табу нарушаются, воздействие оказывается еще сильнее, чем когда мат был ограничен стройплощадкой, работой грузчиков, кухней, какими-то такими ситуациями… нарушение еще сильнее. Потом, то, что мат осваивает новые территории, совершенно не значит, что он сливается с нормативным языком. Это значит, что он начинает выполнять особую функцию на этих территориях. Например, на Руси синонимом слова «мат» было «непечатные слова». На самом деле, самая большая революция, которую мы пережили за последние 15 лет, — это не проникновение мата в устную речь, а проникновение мата в письменную речь и в первую очередь в речь художественной литературы и даже высокохудожественной литературы. Он пришел туда, но он не слился и не смешался с языком, на котором написана книга. Он выполняет все равно особую функцию, все эту функцию понимают, против нее продолжают определенные круги населения возбуждать какие-то уголовные процессы, бороться и сражаться. Значит, в русском мате есть нечто таинственное, специальное, какая-то особая социальная, можно сказать, даже магическая или сакральная функция, которую так просто не стереть в порошок. И может быть, понадобится не 10 или 15 лет, чтобы эти слова перестали производить на кого бы то ни было какое-либо впечатление, может быть, понадобятся сотни лет. Может быть, даже если сносятся эти слова, появятся новые слова, потому что мат постоянно эволюционировал в процессе языкового развития.

Вот слово «ерзать» — я сейчас его говорю, и оно никого не смущает. А если бы сейчас был 15 век, и были бы Михаил Ефимович и телевидение, то его бы вырезали сразу на монтаже, потому что оно значило именно то, что значит сейчас слово, которое я не могу сейчас сказать, потому что его вырежут. И, возможно, эти слова войдут в норму языка, их заменят другие слова. Пока существуют определенные социальные процессы, мат в русской культуре неизбежен, он укоренен в русском сознании, в русском языке. Это уникальное явление и в каком-то смысле национальное достояние, которым, может быть, не стоит хвастаться, но не стоит его и стесняться.

Ведущий: Я просто напомню, что во времена Алексея Михайловича, который был, как известно, прозван Тишайшим, за это просто казнили. Простая была мера пресечения, поэтому на московских улицах матом практически не ругались.

ЕБ: Ну а Екатерина Великая, которая была чуть более цивилизованной, как известно, запретила специальным указом слово, которое говорили… как бы это сказать-то… нехорошей женщине. Почему же мы не можем выполнить указ Екатерины Великой? Мы же «возвращаемся к истокам, традициям».

Ведущий: Так, пожалуйста… Владимир Иванович Беликов, Институт Русского языка им. В. В. Виноградова.

Владимир Беликов: У меня одна поправка и вопрос. То, за что в Средние века казнили, было «эллинское б**дословие». Так вот это «эллинское б**дословие» было хуление святынь. Борьба была с язычеством, а с тем, что мы сейчас называем матом, борьбы, в общем-то, не было. И есть совершенно замечательное подтверждение этому. Саввино-Сторожевский монастырь имеется тут недалеко под Звенигородом. Там на землях этого монастыря текла речка Ненаебуха. И по монастырским документам эта Ненаебуха более века отражалась. В течение полутора веков в документах монастыря так и было написано. За ругань никого не наказывали и к ругани относились в некотором смысле спокойно. У меня вот какой вопрос: было сказано, что первые лица государства матом публично не выражаются. Ну, мат понятие комплексное. Вот когда первое лицо государства объясняет банкирам, что они «замучаются пыль глотать»… для меня это сложный вопрос. Мне приходилось слышать, как в коридоре филфака преподавательница, встретив прогулявшего ее занятия студента, говорит ему: «Ты что же груши околачиваешь?» Студент был смущен, но все-таки захихикал, потому что для студента, говоря лингвистически, инструментальная валентность в этом выражении была занята. А она не знала, чем околачивают груши. Она, видимо, ознакомилась с этим выражением у Бродского в те времена, когда «мат был». Бродский написал «селяне околачивают груши», но не написал, чем. «Ах, Бродский», — подумала она, — «как красиво выразился!» И решила, что это такое пустопорожнее занятие. Так вот, это мат или не мат?