Том 3. Письма и дневники

Вчера только я сюда возвратился из Кром, а сейчас опять еду в Орел дохлопатывать свои межевые дела. Рубченская наша полюбовная сказка уже всеми подписана и скреплена Кромским уездным судом, остается только выхлопотать землемера. Всякий день кажется, что вот уж дело почти что кончено, дня в два все это должно сделаться, а вместо того встречается то тут какая-нибудь безделица, то там какой-нибудь пустячок, и время проходит и проходит и невидимо, и скучно. Я оттого больше и не писал к вам так давно, что все мне казалось: вот сейчас развяжусь с делами, а теперь стал опять расчитывать вероятности, и выходит опять, что недели две еще придется промучиться. А вы между тем не пишете, вероятно, тоже ожидая меня со дня на день. Напишите, пожалуйста, поскорее побольше, как вы и что у вас, а то без ваших писем иногда приходится слишком скучно. Два дня тому назад я, по счастью, встретил в Кромах одного из новых университетских кандидатов — Шатохина, который порадовал меня своим рассказом, что он за три дня перед своим отъездом из Москвы видел нашего молодца Василеоса, разгуливающего на водах, и что он был здоров и весел. А то я было собирался наперекор делам ехать к кузинам за новостями, хотя точно некогда и почти дня не сижу на месте.

70. Родным

2 июня 1841 года

Москва

Наших здесь я нашел всех, слава Богу, здоровых и, кажется, веселых. Василеос пишет статью Редкину, Николя[386] славно держит экзамен и у всех получает по 5. Валуев послезавтра уже будет кандидатом, Хомяковы собираются в деревню недели через 1 1/2. Попов уезжает сегодня. Грановусь уехал вчера, и я не успел его видеть; обнемечение его здесь уже не тайна, а разнеслось по всему ученому и неученому миру[387]. Вот уже, можно сказать, ! Впрочем, он и без того так склонен был к немчизму, что, может быть, будет счастлив; жаль только, что нашего полка убыло. Я никого еще не видел, кроме Хомяковых. Однако ж двенадцатый час. До следующего раза. Досадно, что наши не писали к вам прежде, и боюсь, что вы беспокоились, не найдя в Карлсбаде писем. Крепко обнимаю вас и все сестричество. Ради Бога, берегите себя и об нас не беспокойтесь.

71. Родным

25 декабря 1841 года

Киреевская Слободка

От души обнимаю вас и поздравляю с нынешним праздником. Я не писал к вам в понедельник, потому что против прежнего обычая теперь и в дилижансовых лошадях уже начали встречаться от времени до времени остановки: в Мценске меня продержали часа три и еще часа два в Отраде, последней станции; а оттого и вместо того, чтобы приехать в Орел в понедельник рано поутру, как рассчитывал, приехал не раньше двух часов. Впрочем, и этого бы не было, если б я не провел в субботу целой ночи в Туле. А мне, когда я приехал в Тулу в субботу в двенадцать часов ночи, пришло в голову остаться ночевать, чтобы поутру сходить к обедне в собор, посмотреть тульских людей, так я и сделал. Собор тульский довольно почтенен, но люди меня не утешили. Кажется, у нас уж везде почтенный стиль наших церквей, и величественные лица древних икон, и звуки колоколов, и вся эта строгая совокупность церковных впечатлений начинают приходить в резкое разногласие с обмелевшими физиономиями прихожан, в которых мода потрясла серьезный строй души и заставила искать впечатлений полегче и повеселее. Во всяком случае надеюсь, что вы обо мне не беспокоились, несмотря на то что не получали письма от понедельника. Дорога была прекрасная до самого Мценска и только от Мценска началась плоха за недостатком снега. Здесь я нашел сюрприз не совсем приятный: меня дожидался землемер с женой и с помощниками в Слободке. Это бы меня не удивило, потому что я ожидал еще найти его здесь, но было ново, что он, рассказавши мне об окончании рубченского межеванья, которое он в самом деле совершил превосходно, стал просить позволения остаться у меня до весны, за дороговизною орловской жизни, а я не нашел в голове никакой благовидной причины ему отказать; и таким образом он остался у меня на шее и с женою, и с помощниками. Вот невыгода большого дома. В другое время это мне было бы ничего, потому что его содержание обойдется недорого и он хороший малый, но именно теперь, когда бы я желал не видеть ни одного человеческого лица, это совсем не кстати. Я объявил ему, по крайней мере, что хочу быть один и что соглашаюсь оставить его только на том условии, чтобы мне запереться в моей половине и чтобы он не дивился, если даже не буду выходить с ним обедать. Попробую, а если это не поможет, то поищу другого средства остаться вне людских физиономий[388]. До сих пор я еще не мог ни за что приняться, потому что приехал в Слободку из Орла в понедельник в ночь, во вторник толковался с землемером, в среду ездил к Василью, который не может выходить, и занимался хозяйственными толками, а нынче побрел к обедне, где архиерей служил от девяти часов до часу, так что я даже не остался слушать проповеди Ефима Андреевича[389]. Завтра поутру еду в Бунино и, возвратившись оттуда, надеюсь приняться за дело.