Том 3. Рождество в Москве

– «Возьмите мою запасную. Настоящий рыболов должен всегда иметь в запасе на всякий пожарный случай, это же азбука нашего ремесла!» – чуть с задорцем.

Женьку задело наставление, да такой тон еще, с задорцем, он и говорит:

– «„Азбуку“ вашу я отлично знаю… дело не в „аз-буке“! а я дал себе слово, как один индейский рыболов у Густава Эмара… ловить то-лько на „дикообразово перо“!..»

И все звонит и звонит. Незнакомец подошел к нам и говорит примирительно:

– «Ну, доставьте мне удовольствие, вот отличная леска и чуткий поплавок, специально на леща… но карась ему родственник. Мне досадно, что случайно уселся на ваше место, уж не сердитесь…»

И ласково потрепал Женьку по синей его рубахе, по «индейской», выкрашенной особой краской, «инди-го», только индейцы знают. Сразу и оттаял Женька, осклабился:

– «Вы не думайте, что из жадности мы обиделись… меньше нам карасей останется… тут не караси… а нам для пеммикана надо».

– «А-а… – говорит, – вам для пеммикана! высушите и в порошок истолчете?..»

– «Ну да, в рыбную муку… так всегда индейцы „Великих Озер“ и американские эскимосы! Вы, значит, индейские обычаи тоже знаете?»

– «Как же, до мелочей… и сейчас люблю читать про индейцев».

Это совсем подкупило Женьку, знавшего индейцев, как свои пять пальцев.

– «Приятно встретить соратника…» – сказал он совсем мирно.

– «Понимаю ваше положение, раз дали слово ловить только на „дикообразово перо“. Тогда вот что. Мне в Кусково надо, в гости, куда же мне карасей… возьмите для пеммикана».

Вынул серебряный портсигар и угощает:

– «Не выкурят ли со мной мои краснокожие братья трубку мира?»

Мы курили только «тере-тере», похожее на березовые листья, но взяли из вежливости, одну папиросу на двоих. Сели все трое и покурили молча, как всегда делают индейцы. Незнакомец поглядел на нас и искусно проделал горлом, как дети Скалистых Гор:

– «Отныне мир!» – и протянул нам руку. В волнении мы пожали ее молча.

– «Отныне, – продолжал приятный незнакомец, – моя леска – твоя леска, твоя прикормка – моя прикормка, мои караси – твои караси!» – и очень приятно засмеялся, прищурив глаз.

Мы тоже засмеялись, и все закружилось от его удивительно душистой папиросы. Тут же приятный незнакомец прибавил еще приятности, показав сетчатый садок, полный карасей, и пожелал удачного приготовления пеммикана. Стал собираться, поснимал удочки с рогулек и поставил промокшие ботинки сушиться на солнышке. Мы стали ловить на нашем месте, но брала все больше мелочишка, «пятачишки», называл так наш бледнолицый брат. Разоткровенничавшийся Женька не удержался и сообщил, что «дикообразово перо» – самое дорогое, 75 копеек, у Перешивкина, на Моховой, и добыто в обмен на латинский словарь, у букиниста.

– «Знаю, сам, бывало, выменивал…» – сказал чудесный незнакомец и попробовал отцепить «перо».

Но ничего не вышло.

– «Жаль! такое волшебное перо, и должно погибнуть!.. Не отпилить ли сук?»

– «Нет, оно не погибнет!» – восторженно крикнул Женька и, стянув «индейские» сапоги, расписанные вохрой, бросился в штанах и синей своей рубахе в воду.

– «Да что он, чудак, делает! – воскликнул наш бледнолицый брат, – вот, горячая голова!..»

Женька плыл саженками, с перочинным ножом в зубах, как делают в подобных случаях отважные индейцы и эскимосы, отхватил ветку и поплыл к берегу с волшебным пером в зубах.

– «Вот!.. – победно крикнул он приятному незнакомцу, отныне – „брату“: „задача решена, линия проведена и треугольник построен!“»

Это была его любимая поговорка, когда удавалось дело.

– «Будем отныне ловить вместе, заводь будет расчищена!»

Бледнолицый брат вынул из бокового кармашка записную книжку и что-то записал карандашиком. Потом внимательно осмотрел «дикообразово перо» и сказал, что непременно заведет себе такое же.

– «У Перешивкина, на Моховой?..»

Женька, постукивая от утреннего холодка зубами, сказал взволнованно:

– «Отныне это „дикообразово перо“ – ваше, оно принесет вам счастливый лов!»

Приятнейший незнакомец принял перо, прижал к полосатому жилету, сказал гортанно, по-индейски, – «попо-каке-петль!» – что значит «великое сердце», и положил в боковой кармашек, где записная книжка. Потом, в видимом волнении, молча, пожал нам руки, надел сырые еще ботинки и удалился, широко, «по-охотничьи», шагая.

– «Про-стяга!» – взволнованно сказал Женька высшую похвалу: он не бросал слов на ветер, а запирал их «забором зубов», как благородные индейцы.

Тут откуда-то появился «Кривоносый», надзиратель училища, неся на конце удилища единственного карася, потряс пальцем и крикнул нам, еще более скривив нос:

– «Отвратительно себя ведете, будет доведено до сведения вашего гимназического начальства! грубить уважаемому человеку!., больше вашей ноги здесь не будет!..»

Женька крикнул ему вдогон, подражая скрипучему его голосу:

– «Мало вас дррали, гррубиянов!.. – явно дразня „Кривоноса“, как ученики Мещанского училища, сплюнул и прошипел: – „бледнолицая с-собака!..“»