Том 3. Стихотворения, 11972–1977

Заступаюсь за городскую старуху —
деревенской старухи она не плоше.
Не теряя ничуть куражу и духу,
заседает в очереди, как в царской ложе.

Голод с холодом — это со всяким бывало,

но она еще в очереди настоялась:
ведь не выскочила из-под ее обвала,
все терпела ее бесконечную ярость.

Лишена завалинки и природы,

и осенних грибов, и летних ягод,
все судьбы повороты и все обороты
все двенадцать месяцев терпела за год.

А как лифт выключали — а его выключали

и на час, и на два, и на две недели, —
это горше тоски и печальней печали.
Городские старухи глаза проглядели,

глядя на городские железные крыши,

слыша грохоты городского движения,
а казалось: куда же забраться повыше?
Выше некуда этого достижения.

Телевизор, конечно, теперь помогает,

внуки радуют, хоть их не много, а мало.
Только старость тревожит, болезнь помыкает.
Хоть бы кости ночами поменьше ломало.

ЦЕННОСТИ

Сначала ценности — только
обычные драгоценности,
десятки или пятерки,
нахальные до откровенности,
заложенные в стены,
замазанные в печь.
За ценности той системы
нетрудно было упечь.

Потом в трубу вылетало

и серебро и золото.
Не выстояли металлы
против нужды и голода,
и дети детей осколка
империи, внуки его
уже не имели нисколько
и выросли без ничего.

Их ценности были «Бесы» —

растерзанный переплет,
и купленный по весу
разрозненный «Идиот»,
и даже «Мертвые души»
по случаю приобрели
живые юные души,
усвоили и прочли.

Это экспроприировать

не станет никто, нигде.
Это у них не вырвать
в счастья и в беде.
Они матерей беспечней,
они веселей отцов,
поскольку обеспечены
надежней, в конце концов.

БАСКЕТБОЛЬНЫЙ РОСТ

Соломенная вдова,
коломенская верста
проговорила слова,
придуманные спроста:

— За что он бросил меня?

За что он ушел к другой?
Не вижу белого дня. —
И слезы смахнула рукой.

Стояла, как перпендикуляр,

как тополь или как столб,
а взор бесшумно гулял,
а грудь издавала стон.

— За что он бросил, за что? —

Ну кто ответит на то?
Никто, конечно, никто
не знает, как и что.

— Пойду, сказал, беду

руками разведу.
Ведь платят по труду.
Обиды я не жду.

Запомнилась такой,

бредущей поутру,
качаемая тоской,
как мачта на ветру.

ХАРЬКОВСКИЙ ИОВ