Том 3. Стихотворения, 11972–1977

В общем, некогда было болеть,
выздоравливать же — тем более.
Неустанная, как балет,
утомительная, как пятиборье,
жизнь летела, как под откос,
по путям, ей одной известным,
а зачем и куда — вопрос
представляется неуместным.

Ветер, словно от поездов,
пролетающих без остановки,
дул в течение этих годов
и давал свои установки.

Как однажды налетел,
так с тех пор и не прекращался,
и быстрей всех небесных тел
шар земной на оси вращался.

Слово «темп» было ясно всем,
даже тем, кто слабы и мелки.
И не мерили раз по семь —
сразу резали без примерки.

Задавался темп — из Москвы,
расходился же он кругами,
не прислушивался, если вы
сомневались или ругали.

Потому что вы все равно,
как опилки в магнитном поле,
были в воле его давно,
в беспощадной магнитной воле.

Был аврал работ и торжеств.
Торопыги устроили спешку.
Торопливый ораторский жест
мир неспешно сдвигал, как пешку.

Торопливо оркестр играл,
настроение вызвать силясь.
Это был похоронный аврал:
речи скомкано произносились.

С этих пор, на всю жизнь вперед
накопилась во мне и осталась —
ничего ее не берет, —
окончательная усталость.

«Отцы еще молодые…»

Отцы еще молодые
и матери молодые,
а вы вернулись мертвыми
из бесконечной ледыни,

и вековечной зимою
ваш водомет закован:
снова требует жертвы
небо у рода людского.

Мало вышло вам времени.
Много вышло пространства.
Стала для вас последней
первая ваша трасса.

Лучшие звезды спорят,
вашими именами,
чтобы именоваться
и красоваться пред нами.

И молодые матери
плачут о вашем полете,
и отцы молодые
поддерживают их под локти.

И все мальчишки Союза
кулаки сжимают
и вашего долга узы
на себя принимают.

«Кто еще только маленький…»

Кто еще только маленький,
кто уже молодой,
кто еще молодой,
кто уже моложавый,
кто уже вовсе седой и ржавый,
выбеленный,
вымотанный
бедой.

Ручьи вливаются в речки,
речки — в реки.
Реки вливаются в океаны-моря
в то время, как старые древние греки
юным древним грекам завидуют и не зря.

Дед, на людной улице ведущий за руку внука,
объясняет внуку, но его наука
старше, даже, наверно, древнее,
но не вернее,

чем веселое и счастливое
знание молодежи,
и внук, послушав,
говорит: «Ну и что же?»

«В общем, сколько мешков с бедою…»