Он. Храбрость! Что такое храбрость! Бежать из плена – это тоже что-нибудь да значит! Конечно, Дик и те двое настояли тогда на своем. Они взяли на себя больше, чем я, и поэтому погибли. Но что бы они сказали сейчас, на моем месте? Она, конечно, считает, что Дик сделал бы это не раздумывая. Если бы он остался таким, каким был! А я, прожив ту жизнь, что я прожил, уже ни за кого не ручаюсь. Может быть, и Дик, и те двое плюнули бы на все это и сказали: с нас хватит! Пусть все идет, как идет, без нас! Пусть катится в тартарары! Может быть, они как раз так и поглядели бы на это дело?
Штурман. Разве это он?
Второй пилот. Если это он, то он здорово постарел. Даже странно себе представить, что мы тоже могли бы так постареть!
Дик. Ничего, нам это уже не грозит, так что не расстраивайся.
Он
Дик. Если мы не ослышались, ты позвал нас рассудить тебя с твоей совестью.
Он. Да. Не совсем так, но…
Второй пилот. А мы так и поняли, что у тебя есть и «да» и «но».
Дик. Нам странно, что ты постарел, а тебе, наверно, странно, что мы остались такими, как были? Когда мы снялись в Лондоне перед последним полетом, штурман на карточке выглядел старше нас всех, а мы трое сияли, как три новеньких шиллинга. Никогда б не подумал… Да будь ты тогда таким, как сейчас, тебя просто не взяли бы летать по возрасту!
Второй пилот. И у нас, к нашему счастью, был бы другой радист, не кончавший университетов, но зато знающий свое дело.
Штурман
Второй пилот. Почему?
Штурман. Потому что они вторые, а не первые.
Дик
Он. Сорок два. Но не в этом дело.
Дик. А в чем? Иди поближе, поговорим здесь. А то мне как-то неловко заходить в эту комнату без разрешения хозяйки. Ты ведь давно разошелся с ней, чего ж ты пришел к ней сегодня?
Он. Мне больше не к кому было пойти. Меня поймал Тедди Франк и сказал, что наши опять затевают эту проклятую воздушную разведку над Россией. Он знал, что я должен был сегодня ночью лететь в Париж…
Второй пилот. Должен был?
Он. Да.
Второй пилот. А теперь не полетишь?
Он. Не знаю. Он потребовал, чтобы я там, в Париже, сообщил в печать об этом полете.
Дик. Вот как? Значит, Тедди все-таки сделал то, что собирался.
Он. Собирался? Когда собирался?
Дик. Сразу после того, последнего полета. Он говорил нам, что решил помешать этому, если это будет еще раз.
Он. Для меня это было полной неожиданностью. Я никак не мог подумать, что именно он…
Второй пилот. И именно тебе…
Он. Да.
Штурман. А почему он не мог сказать этого именно тебе? Почему ты так плохо думаешь о себе?
Он. Потому что…
Второй пилот. А может быть, ему и в самом деле не стоило говорить это именно тебе? Может быть, он не все знает о тебе?
Он. Может быть. Хотя нет. Я думаю, что он знает обо мне все.
Дик. Как тебе сказать? Но мы предпочли бы услышать это от тебя самого, раз уж ты позвал нас. Иначе, согласись, наше свидание не имеет смысла. Так как же, ты сделаешь или не сделаешь это там, в Париже?
Он. Не знаю.
Штурман. Слушай, я знал одного парня, который добровольно пошел в авиацию и летал на одной машине с нами. Это был ты или не ты?
Второй пилот. Это был не он!
Он. Судить другого всегда легко, а вам особенно…
Второй пилот. Почему?
Он. Потому что вы уже…
Второй пилот. Мы уже умерли, и нам ничего не грозит. Да? А ты еще жив и не хочешь портить себе жизнь?
Он. Да.
Дик. А что тебе грозит, по-твоему?
Он. Мне могут не поверить, и это не будет напечатано. А наши потом все равно узнают, что я говорил об этом.
Второй пилот. А почему ты думаешь, что тебе не поверят? У тебя такая дурная слава?
Он. В глазах тех, к кому мне надо будет пойти…