Том 4

— Нельзя, товарищ Застрожный, нельзя! — строго ответил Мельчаков. — Уже потому нельзя, что этот старый человек возвращается не в Елютинскую, а в Вишняковскую и, заметьте, не жениться, не справлять свадьбу, а доживать свой век. Родная землица потянула к себе! Соображаете? Родная земля позвала! Как у Тараса Шевченко? «Як умру, то поховайте мене на могилі, серед степу широкого на Вкраїні милій…»! На чужбине, товарищи, и умирать тяжко, а не то что жить. А вот кто он? Вопрос законный. Фамилия у него, как и у тебя, Николай Федорович, — Застрожный. Случаем, он тебе не родич? Тут, как я уже сказал, решающее слово за родичами.

Не ожидая ответа, Мельчаков подошел к столу, из пакета со сломанными сургучными печатями извлек бумагу и начал читать:

«Застрожный Евсей Фотиевич. Год рождения 1900-й. Место рождения: станица Вишняковская бывшей Кубанской области. Семейное положение: холост. Русский. Сословие: кубанский казак. В годы гражданской войны служил у Шкуро сперва рядовым казаком, и позже, перед бегством в Турцию, получил нашивки казачьего урядника. Его отец Фотий Кириллович и брат Мефодий Фотиевич погибли в боях с красными конниками Ивана Кочубея. После своего бегства за рубеж Застрожный Е. Ф. первые годы жил в Стамбуле, затем в Германии и во Франции. Перед войной переправился через океан и лет десять находился в Мексике, в частности в городе Леоне. После войны вернулся в Европу в надежде получить право въезда в Советский Союз. Политической деятельностью не занимался. Последние годы проживал в Югославии — приморском городе Дубровнике. Советское правительство находит возможным удовлетворить просьбу гр-на Застрожного Е. Ф. о возвращении на постоянное жительство в родную станицу Вишняковскую Усть-Калитвинского района Южного края при условии положительного ответа со стороны родственников Застрожного Е. Ф. и отсутствия возражений со стороны жителей станицы». Что теперь еще не ясно?

— Где же он будет жить? — спросила Аниса.

— Известно, в Вишняковской. — И Мельчаков зашагал по кабинету. — Так что, Аниса Саввишна, теперь тебе надобно подумать о политико-воспитательной работе с репатриантом.

Все невесело улыбнулись, понимая шутку.

— Мне можно сказать? — поднялся Журбенко. — Я насчет того, что приютить и накормить, как советует поэзия, — это хорошо, сказать, человечно. А по какой, извиняюсь, статье расходов? Откуда взять деньги для питания?

— Сперва надо выяснить, есть ли у Застрожного родичи, а если есть, то готовы ли они взять возвращение на свое иждивение. — Майор повернулся на скрипучих подошвах и строго посмотрел на Журбенко. — Если же колхоз готов проявить гуманность, то не мне, Журбенко, учить тебя и давать советы, как и где изыскивать подходящую статью расходов. Так я понимаю? К тому же, если говорить откровенно, то богатая сельхозартель «Эльбрус» не обеднеет и тем более не разорится, если материально поможет одному человеку. Правильно я говорю? Но сперва давайте выясним вопрос о родичах. Николай Федорович, начнем с тебя. Кто он тебе, этот Застрожный Евсей Фотиевич?

— Никто! — с гневом ответил Николай.

— Не дуйся и не злись, — с улыбкой сказал Мельчаков. — А если спокойно подумать, если поискать в уме?

— Что искать? Нечего искать! Я этого шкуровца не терял и искать не собираюсь. И я говорю: никакого родства со шкуровцами у меня не было и нет.

— А если спокойно, если без нервов? — Мельчаков улыбнулся разгневанному Николаю. — Может, доводишься ему внучатым племянником?

— В нашем роду шкуровцев и вообще белогвардейцев не было и нет! — резко ответил Николай. — Разве мало на Кубани однофамильцев?

— В Вишняковской есть еще Застрожные? — спросил Мельчаков.

— Если без меня, то имеются еще два: мой отец Федор Иванович Застрожный и пасечник Петр Игнатьевич Застрожный. В других станицах Застрожных немало.

— Те Застрожные, что проживают в других станицах, в настоящее время нас не интересуют. — Мельчаков подсел к Николаю. — Если бы нам отыскать хоть одного родича, то сразу все вопросы были бы сняты. Он и встретил бы своего родича и приютил бы. А то ведь даже встретить некому.

— Может, прикажете послать к поезду делегацию колхозников с духовым оркестром? — язвительно спросил Николай. — А возле вагона выстроить шеренгу юных пионеров с горнами и барабанами? Да чтобы пионеры хором прокричали стихи и повязали беглецу на шею красный галстук?

— Прошу, Николай Федорович, без иронии и без подковырок. — Мельчаков снова зашагал по кабинету. — Думаете, товарищ, мне приятен этот казак из Дубровника? А что поделаешь? Антон Иванович просил нас всех подойти к этому вопросу серьезно и с позиции гуманности. Дело это политическое, и к нему надобно относиться по-серьезному. Ведь человека потянуло на родину. Факт немалой важности. Нельзя же человеку отказать и оставить его на произвол судьбы!

— Человеку? — Николай исподлобья глянул на Мельчакова. — Не человеку, а шкуровцу!