Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных

Мышлаевский. Алеша. (Плачет горькими слезами.) Разве это народ… ведь это сукины дети. Профессиональный союз цареубийц. Петр Третий… Ну что он им сделал? Что? Орут — войны не надо! Отлично. Он же прекратил войну. И что?!. Собственный дворянин царя по морде бутылкой… Хлоп. Где царь? Нет царя! Павла Петровича князь портсигаром по уху…

Елена. Господа, уложите его, ради Бога.

Мышлаевский. А этот. Забыл… с бакенбардами, симпатичный такой, дай, думает, мужичкам приятное, сделаю. Освобожу их, чертей полосатых! Так его за это бомбой, так его!.. Пороть их надо, негодяев, Алеша…

Алексей. Вот Достоевский это и видел и сказал: «Россия — страна деревянная, нищая и опасная, а честь русскому человеку только лишнее бремя!»

Шервинский. На Руси возможно только одно. Вот правильно сказано: вера православная, а власть самодержавная!

Николка. Правильно! Я, господа, неделю тому назад был в театре на «Павле Первом», и, когда артист произнес эти слова, я не вытерпел и крикнул: «Правильно!..»

Елена. Господа, вы весь дом разбудите.

Николка. Что же вы думаете? Кругом стали аплодировать, и только какой-то мерзавец в ярусе крикнул: «Идиот».

Мышлаевский. Ох, мне что-то жарко, братцы… (Снимает халат.)

Студзинский. Это все евреи наделали!

Мышлаевский(лежа на тахте). Ой, мне что-то плохо, братцы.

Елена. Так я и знала.

Николка. Капитану плохо. Смотрите.

Елена. Алексей. Брось ты своего Петра Третьего. Посмотри, что с ним,

Алексей. Да, здóрово.

Шервинский. Поужинал штабс-капитан.

Елена. Что? Пульса нет?

Алексей. Нет, ничего, отойдет. Никол, бери, помогай. Господа, помогите его перенести ко мне.

Студзинский, Николка, Алексей поднимают Мышлаевского и выносят.

Николка, таз, таз приготовь.

Елена. Боже мой, я пойду посмотрю, что с ним. Шервинский. Не нужно, Елена Васильевна, его тошнить будет, больше ничего. Не ходите.

Елена. Ведь это не нужно так. Ах, господа, господа… Хаос… Накурили…

Шервинский. Да, ужасно. Я удивляюсь Мышлаевскому. Как это так все-таки.

Елена. Не вам бы говорить. Я и сама из-за вас напилась. Вообще, в вашу компанию попасть, пропадешь.

Шервинский. Можно здесь сесть возле вас?

Елена. Садитесь, Шервинский… что с нами будет? Я видела дурной сон. Вообще, последнее время кругом все хуже и хуже.

Шервинский. Елена Васильевна, все будет благополучно, ей-богу. А снам вы не верьте. Какой вы сон видели?

Елена. Нет. Нет. Мой сон вещий. Будто мы все ехали на корабле в Америку и сидим в трюме, и вот шторм. Ветер воет. Холодно. Холодно. Волны. А мы в трюме. Волны к нам плещут, подбираются к самым ногам… А мы в трюме… Влезаем на какие-то нары, а вода все выше, выше. И главное, крысы. Омерзительные, быстрые, такие огромные, и лезут прямо по чулкам. Брр… Царапаются так. До того страшно, что я проснулась.

Шервинский. А вы знаете что, Елена Васильевна? Он не вернется.

Елена. Кто?

Шервинский. Ваш муж.

Елена. Леонид Юрьевич, это нахальство! Какое вам дело? Вернется, не вернется.

Шервинский. Мне-то большое депо, я вас люблю.

Елена. Слышала. И все вы сочиняете.

Шервинский. Ей-богу, я вас люблю.

Елена. Ну и любите про себя.

Шервинский. Не хочу. Мне надоело.

Елена. Постойте! Постойте! Почему вы вспомнили о моем муже, когда я заговорила про крыс?

Шервинский. Потому что он на крысу похож.

Елена. Какая вы свинья все-таки, Леонид. Во-первых, вовсе не похож.

Шервинский. Как две капли воды. В пенсне, носик острый.

Елена. Очень, очень красиво. Про отсутствующего человека гадости говорить, да еще его жене.

Шервинский. Какая вы ему жена!

Елена. То есть как?

Шервинский. Вы посмотрите на себя в зеркало. Вы — красивая, умная, как говорится, интеллектуально развитая. Вообще женщина на ять. Аккомпанируете прекрасно. А он рядом с вами — вешалка, карьерист, штабной момент.

Елена. За глаза-то, отлично! (Зажимает ему рот.)

Шервинский. Да я ему это и в глаза скажу. Давно хотел. Скажу и вызову на дуэль. Вы с ним несчастливы.

Елена. С кем же я буду счастлива?

Шервинский. Со мной.

Елена. Вы не годитесь.

Шервинский. Почему это я не гожусь?.. Ого…

Елена. Что в вас есть хорошего?

Шервинский. Да вы всмотритесь.

Елена. Ну, побрякушки адъютантские, смазлив, как херувим. И больше ничего. И голос.

Шервинский. Так я и знал. Что за несчастье? Все твердят одно и то же. Шервинский — адъютант, Шервинский — певец, то, другое… А что у Шервинского есть душа, этого никто не замечает. Никто. И живет Шервинский, как бездомная собака. Без всякого участия. И не к кому ему на грудь голову склонить.